41 мин, 41 сек 7214
Здесь коптил свечной огарок с накренившимся фитилем. Славка стал подыматься к лесенке, оскальзываясь на прелых слежавшихся листьях. Он уже порядочно намаялся, подустал и решил наконец свалить неудобный груз.
Сперва он не мог сообразить, почему не в состоянии сбросить с плеч костлявые руки. Перехватил поудобнее фонарь, подсветил и закричал срывающимся, неожиданно визгливым голосом:
— Сашка! Помоги!
Он побрел вверх по листвяно-земляной куче, шатаясь, пытаясь разомкнуть железные удушающие объятия мертвеца. Но тонкие твердые предплечья не подавались, все плотнее входя ему под челюсть, сдавливая горло. Петля страховочной веревки свисала рядом с лестницей, надо было только добраться до нее, а там Сашка спасет, вытащит из этого кошмара. Козулин попытался ухватиться рукой, но подвернулась ступня, его повело вниз по рыхлому склону, разворачивая боком, и в петлю попала голова мумии.
— Сашка! — истошно завыл он. — Тащи, Сашка!
Они покатились в грот, веревка резко натянулась, выворотив голову мертвеца вбок. В то же мгновение Славка сквозь дикую боль в горле почувствовал, как хрустнул кадык.
— Я не хочу! — отчаянно выкрикнул он из последних сил. Но ему это только показалось — на самом деле заклокотала в раздавленном горле кровь, выплеснулась изо рта и ноздрей горячей алой пеной…
Холодная морось перешла в частое накрапывание, а потом в мелкий противный дождь, похоже, зарядивший надолго. Сашка Елькин сбегал в сторону палаток, приволок ранее замеченный широкий кусок полиэтилена, сел на рюкзаки, накрылся пленкой и заскучал. Он мог подолгу валять дурака, заниматься ерундой, чирикать с девчонками и творить массу иных бесполезных дел, но просто быть один на один с самим собой и своими мыслями не умел. Вот прихватили бы магнитофон или приемник, включил бы музыку и слушал. А так? Поэтому он курил. Не спеша, пуская колечки и струйки дыма, следя, как они смешиваются под пленочным куполом в синий клубящийся туманец. Изредка поглядывал на часы и удивлялся, что минутная стрелка прошла всего ничего, а он уж истомился, словно сидит, закутанный в мокрую пленку, уже полдня.
Сашка высунул из-под захрустевшего покрывала загорелое квадратное лицо. Дождевые капли побежали по лбу и щекам, как по лопате. С отвращением оглядел ближние кусты, бурые скорченные папоротники, осклизлые валежины. Внезапно заныло, засосало в животе, наверное, следовало пожевать чего-нибудь, лучше сладкого. Но это не было голодом, потому что захолодило промеж лопаток, стало знобить. Передернув плечами, поежившись, встал и осмотрелся. Тревожное чувство близкой опасности нарастало. Ему показалось, что кто-то глядит в спину — пристально и зло. Резко обернулся — никого; все те же мокрые голые ветки, туманное сеево, заполняющее пространство. Мучительное ощущение нарастало, и вдруг сделалось слышно, как часто и звонко забилось сердце, накачивая кровью отяжелевшие ноги и руки, так что закололо в кончиках пальцев.
Поспешно, путаясь в ремнях и завязках, он распечатал рюкзак, вытащил топорик. Теперь, вооружась, почувствовал себя уверенней, и сердце сразу утихомирилось.
Теперь злило, что Славка надолго застрял под землей. Для облегчения страха Сашка срубил ближнюю березку и принялся сосредоточенно очищать от веток, остругивая лезвием топора, превращая в удобную дубинку. Изредка поглядывал по сторонам и на шахту пещерного входа. Ему чудилось, будто некто невидимый, скрывающийся, снова смотрит в спину, но пойти в кусты, поглядеть — Сашка так и не решился, убеждая себя, что это просто пригрезилось от холода, одиночества и тоскливой местности.
Славкин крик донесся слабым, размазанным о стенки колодца неразборчивым эхом. Капроновая страховка, частично выбранная, лежала на скользком бревне. Елькин врубил фонарь, посветил вдоль веревки, прислушался, сам крикнул: «Эй!»
Ему показалось — на дне что-то шевелится. Потом рывок снизу сдернул в колодец запас веревки, она натянулась так, что скрипнул узел на бревне. Донесся явственный крик:
— Сашка, тащи, Сашка!
Елькин, раскорячась на бревенчатом мостике, кряхтя, дотянулся до веревки. Она не подавалась, и, несколько раз нетерпеливо дернув, Сашка рявкнул в стылую пустоту:
— Ну, скоро там?
Козулин что-то волынил, веревка оставалась натянутой, и Сашка снова крикнул, как в глухую трубу:
— Что нашел? Вылезай давай!
Но напарник молчал, и, немного обождав, Сашка потянул веревку на себя. Та стала подаваться.
— Эй! — загорланил Сашка. — Давай шустрей в натуре! Чего молчишь? Ответа опять не последовало, и он вполголоса бросил: — У, козел…
Веревка вдруг ослабла. Елькин ещё несколько раз крикнул, но приятель внизу молчал. Упершись ногами в бревно, Сашка сел у кромки провала и принялся потихоньку выбирать веревку.
Тонкое поскрипывание отягощаемых ступенек оповестило о приближении Славки.
Сперва он не мог сообразить, почему не в состоянии сбросить с плеч костлявые руки. Перехватил поудобнее фонарь, подсветил и закричал срывающимся, неожиданно визгливым голосом:
— Сашка! Помоги!
Он побрел вверх по листвяно-земляной куче, шатаясь, пытаясь разомкнуть железные удушающие объятия мертвеца. Но тонкие твердые предплечья не подавались, все плотнее входя ему под челюсть, сдавливая горло. Петля страховочной веревки свисала рядом с лестницей, надо было только добраться до нее, а там Сашка спасет, вытащит из этого кошмара. Козулин попытался ухватиться рукой, но подвернулась ступня, его повело вниз по рыхлому склону, разворачивая боком, и в петлю попала голова мумии.
— Сашка! — истошно завыл он. — Тащи, Сашка!
Они покатились в грот, веревка резко натянулась, выворотив голову мертвеца вбок. В то же мгновение Славка сквозь дикую боль в горле почувствовал, как хрустнул кадык.
— Я не хочу! — отчаянно выкрикнул он из последних сил. Но ему это только показалось — на самом деле заклокотала в раздавленном горле кровь, выплеснулась изо рта и ноздрей горячей алой пеной…
Холодная морось перешла в частое накрапывание, а потом в мелкий противный дождь, похоже, зарядивший надолго. Сашка Елькин сбегал в сторону палаток, приволок ранее замеченный широкий кусок полиэтилена, сел на рюкзаки, накрылся пленкой и заскучал. Он мог подолгу валять дурака, заниматься ерундой, чирикать с девчонками и творить массу иных бесполезных дел, но просто быть один на один с самим собой и своими мыслями не умел. Вот прихватили бы магнитофон или приемник, включил бы музыку и слушал. А так? Поэтому он курил. Не спеша, пуская колечки и струйки дыма, следя, как они смешиваются под пленочным куполом в синий клубящийся туманец. Изредка поглядывал на часы и удивлялся, что минутная стрелка прошла всего ничего, а он уж истомился, словно сидит, закутанный в мокрую пленку, уже полдня.
Сашка высунул из-под захрустевшего покрывала загорелое квадратное лицо. Дождевые капли побежали по лбу и щекам, как по лопате. С отвращением оглядел ближние кусты, бурые скорченные папоротники, осклизлые валежины. Внезапно заныло, засосало в животе, наверное, следовало пожевать чего-нибудь, лучше сладкого. Но это не было голодом, потому что захолодило промеж лопаток, стало знобить. Передернув плечами, поежившись, встал и осмотрелся. Тревожное чувство близкой опасности нарастало. Ему показалось, что кто-то глядит в спину — пристально и зло. Резко обернулся — никого; все те же мокрые голые ветки, туманное сеево, заполняющее пространство. Мучительное ощущение нарастало, и вдруг сделалось слышно, как часто и звонко забилось сердце, накачивая кровью отяжелевшие ноги и руки, так что закололо в кончиках пальцев.
Поспешно, путаясь в ремнях и завязках, он распечатал рюкзак, вытащил топорик. Теперь, вооружась, почувствовал себя уверенней, и сердце сразу утихомирилось.
Теперь злило, что Славка надолго застрял под землей. Для облегчения страха Сашка срубил ближнюю березку и принялся сосредоточенно очищать от веток, остругивая лезвием топора, превращая в удобную дубинку. Изредка поглядывал по сторонам и на шахту пещерного входа. Ему чудилось, будто некто невидимый, скрывающийся, снова смотрит в спину, но пойти в кусты, поглядеть — Сашка так и не решился, убеждая себя, что это просто пригрезилось от холода, одиночества и тоскливой местности.
Славкин крик донесся слабым, размазанным о стенки колодца неразборчивым эхом. Капроновая страховка, частично выбранная, лежала на скользком бревне. Елькин врубил фонарь, посветил вдоль веревки, прислушался, сам крикнул: «Эй!»
Ему показалось — на дне что-то шевелится. Потом рывок снизу сдернул в колодец запас веревки, она натянулась так, что скрипнул узел на бревне. Донесся явственный крик:
— Сашка, тащи, Сашка!
Елькин, раскорячась на бревенчатом мостике, кряхтя, дотянулся до веревки. Она не подавалась, и, несколько раз нетерпеливо дернув, Сашка рявкнул в стылую пустоту:
— Ну, скоро там?
Козулин что-то волынил, веревка оставалась натянутой, и Сашка снова крикнул, как в глухую трубу:
— Что нашел? Вылезай давай!
Но напарник молчал, и, немного обождав, Сашка потянул веревку на себя. Та стала подаваться.
— Эй! — загорланил Сашка. — Давай шустрей в натуре! Чего молчишь? Ответа опять не последовало, и он вполголоса бросил: — У, козел…
Веревка вдруг ослабла. Елькин ещё несколько раз крикнул, но приятель внизу молчал. Упершись ногами в бревно, Сашка сел у кромки провала и принялся потихоньку выбирать веревку.
Тонкое поскрипывание отягощаемых ступенек оповестило о приближении Славки.
Страница
9 из 12
9 из 12