Добавить в моё избранное
46 мин, 41 сек 4670
Возможно, подводные чудовища еще не успели стянуться на зов крови. Возможно, у меня было еще время, чтобы уплыть и найти спасительный берег, застроенный людьми. Увидев грозные символы человеческой цивилизации, рыболюды в страхе и смятении могли отступить в свои глубины. Надежда была слабой, но иной у меня не было.
Я забросил топор и посох в лодку и схватился за ее носовую часть. Сначала лодка не поддалась и мной овладела сильнейшая паника. Возможно, силы оставили меня, я был истощен и ничего уже не мог сделать, но мне необходимо было срочно убраться с проклятой косы. Крик раздирал мою грудь, слезы текли из глаз, а пальцы отчаянно царапали лодку. В миг, когда отчаяние и безумие почти лишили меня разума, взгляд мой упал на канат, который крепился к носу лодки. Я тотчас схватился за него, повернулся спиной к лодке, перекинул канат на правое плечо и потянул лодку за собой, что было силы. К моей неописуемой радости она поддалась и заскользила по песку. Мне мерещилось, что где-то там, в лесополосе, за мной гналась тварь, жаждавшая убить меня и закончить то, за чем рыболюды пришли.
Я был по пояс в воде, когда мне удалось убрать лодку с берега. Бросив канат, я запрыгнул на нее и, нервно схватившись за весла, стал грести из последних сил. Не знаю, сколько мне так пришлось работать, но казалось, что пока берег косы не скроется из виду, останавливаться нельзя ни в коем случае. Боль в мышцах не чувствовалась, хотя я греб в течении очень долгого времени. Только чудесное провидение спасло меня — на лимане был штиль. В иное время, когда ветер был силен, даже баркасы и катера не выходили в плавание.
Берег был еще виден, когда я почувствовал, что силы окончательно покинули меня. Я достиг своего предела. Руки отказались слушаться меня, всё тело заломило и я, лишенный сознания, упал на спину, погружаясь в забытье. Возможно, это было и к лучшему. Какая-то часть меня желала этого порыва слабости, этой эйфории бессилия. Интересно, можно ли испытать удовольствие от ощущения неуправляемости автомобиля, руль которого ты бросил?
Освобожденное подсознание, в котором появился незваный и пугающий посетитель, подбрасывало мне жуткие картины подводного ада. Перед моими глазами проносились пейзажи, ощущения от которых приправлялись острым соусом многовековой боли, ненависти, страха. Я видел перед собой древние каменные города, тысячелетиями стоявшие в пучинах древних океанов. Их населяли рыболюды, гордые, непознаваемые, могущественные, они всячески копили знания об окружающем их мире, сражались с глубинными тварями, завоевывали новое пространство. Цивилизация, которую они воздвигли, была на пике своего могущества столько тысячелетий, что уже и сами рыболюды не помнили, как давно это было, за сколько веков до того, как первая обезьяна на земле принялась мастерить орудия труда и охоты.
Всё, что имеет начало, имеет и конец. Конец пришел и для величественных подводных городов, простирающихся на многие тысячи километров на невероятной глубине. Я видел кровь, много крови и много воплей ужаса и ненависти, которые никогда не слышала земная твердь. Война охватила всех рыболюдов и они бились между собой, погибая в великом множестве. За короткое время было уничтожено всё, что они создавали тысячелетиями. Кровь залила древний Тетис4, трупы были повсюду. И вокруг самую физическую ткань мироздания разрывала глубокая Боль — коллективный плод сознаний рыболюдов. Я видел перед собой их рассвет и падение, но что хуже всего — я чувствовал, чувствовал всё сквозь свое естество. Вопль их древнего народа пропитал корни моего разума и навсегда затерялся в моем сознании. Земля менялась, менялся Тетис. Трупы миллионов погибших рыболюдов гнили в самом сердце некогда великого океана. Их сердце, — их великий Первогород, колыбель величественной цивилизации, — оказалось отравлено и осквернено. Время шло и от Тетиса осталась лишь тень, намекающая лишь для тех, кто умеет видеть, о былом величии древних. Видел ли Айвазовский, всматриваясь в мрачные волны Черного моря то, что теперь видел воочию я? Мог ли он догадываться о том, какие тайны скрывает море на его картинах? Черное море, древний Понт, потомок Тетиса — колыбель и могила, место великого исхода и великой скорби морского народа, жаждущего вернуться назад и спасти свой Первогород. Они не могут вернуться, ведь там, на глубине двухсот метров с той великой войны уже почти нет ничего живого. Теперь там — сероводород5. Сероводород — и смерть для всего живого. И рыболюды проклинают земных созданий, теснящих их со всех сторон. Смешно, вокруг них огромные пространства морских и океанских глубин, неизведанных и неизвестных людям, а жемчужина их народа погребена на многие века под смертоносными массами сероводорода, навсегда закрывшего путь домой.
От моих тяжелых видений меня избавил холодный утренний туман, покрывший всё видимое пространство. Тишина вокруг была пугающей и опасной. Я содрогнулся от холода и испуга, просыпаясь и подымаясь на локтях.
Я забросил топор и посох в лодку и схватился за ее носовую часть. Сначала лодка не поддалась и мной овладела сильнейшая паника. Возможно, силы оставили меня, я был истощен и ничего уже не мог сделать, но мне необходимо было срочно убраться с проклятой косы. Крик раздирал мою грудь, слезы текли из глаз, а пальцы отчаянно царапали лодку. В миг, когда отчаяние и безумие почти лишили меня разума, взгляд мой упал на канат, который крепился к носу лодки. Я тотчас схватился за него, повернулся спиной к лодке, перекинул канат на правое плечо и потянул лодку за собой, что было силы. К моей неописуемой радости она поддалась и заскользила по песку. Мне мерещилось, что где-то там, в лесополосе, за мной гналась тварь, жаждавшая убить меня и закончить то, за чем рыболюды пришли.
Я был по пояс в воде, когда мне удалось убрать лодку с берега. Бросив канат, я запрыгнул на нее и, нервно схватившись за весла, стал грести из последних сил. Не знаю, сколько мне так пришлось работать, но казалось, что пока берег косы не скроется из виду, останавливаться нельзя ни в коем случае. Боль в мышцах не чувствовалась, хотя я греб в течении очень долгого времени. Только чудесное провидение спасло меня — на лимане был штиль. В иное время, когда ветер был силен, даже баркасы и катера не выходили в плавание.
Берег был еще виден, когда я почувствовал, что силы окончательно покинули меня. Я достиг своего предела. Руки отказались слушаться меня, всё тело заломило и я, лишенный сознания, упал на спину, погружаясь в забытье. Возможно, это было и к лучшему. Какая-то часть меня желала этого порыва слабости, этой эйфории бессилия. Интересно, можно ли испытать удовольствие от ощущения неуправляемости автомобиля, руль которого ты бросил?
Освобожденное подсознание, в котором появился незваный и пугающий посетитель, подбрасывало мне жуткие картины подводного ада. Перед моими глазами проносились пейзажи, ощущения от которых приправлялись острым соусом многовековой боли, ненависти, страха. Я видел перед собой древние каменные города, тысячелетиями стоявшие в пучинах древних океанов. Их населяли рыболюды, гордые, непознаваемые, могущественные, они всячески копили знания об окружающем их мире, сражались с глубинными тварями, завоевывали новое пространство. Цивилизация, которую они воздвигли, была на пике своего могущества столько тысячелетий, что уже и сами рыболюды не помнили, как давно это было, за сколько веков до того, как первая обезьяна на земле принялась мастерить орудия труда и охоты.
Всё, что имеет начало, имеет и конец. Конец пришел и для величественных подводных городов, простирающихся на многие тысячи километров на невероятной глубине. Я видел кровь, много крови и много воплей ужаса и ненависти, которые никогда не слышала земная твердь. Война охватила всех рыболюдов и они бились между собой, погибая в великом множестве. За короткое время было уничтожено всё, что они создавали тысячелетиями. Кровь залила древний Тетис4, трупы были повсюду. И вокруг самую физическую ткань мироздания разрывала глубокая Боль — коллективный плод сознаний рыболюдов. Я видел перед собой их рассвет и падение, но что хуже всего — я чувствовал, чувствовал всё сквозь свое естество. Вопль их древнего народа пропитал корни моего разума и навсегда затерялся в моем сознании. Земля менялась, менялся Тетис. Трупы миллионов погибших рыболюдов гнили в самом сердце некогда великого океана. Их сердце, — их великий Первогород, колыбель величественной цивилизации, — оказалось отравлено и осквернено. Время шло и от Тетиса осталась лишь тень, намекающая лишь для тех, кто умеет видеть, о былом величии древних. Видел ли Айвазовский, всматриваясь в мрачные волны Черного моря то, что теперь видел воочию я? Мог ли он догадываться о том, какие тайны скрывает море на его картинах? Черное море, древний Понт, потомок Тетиса — колыбель и могила, место великого исхода и великой скорби морского народа, жаждущего вернуться назад и спасти свой Первогород. Они не могут вернуться, ведь там, на глубине двухсот метров с той великой войны уже почти нет ничего живого. Теперь там — сероводород5. Сероводород — и смерть для всего живого. И рыболюды проклинают земных созданий, теснящих их со всех сторон. Смешно, вокруг них огромные пространства морских и океанских глубин, неизведанных и неизвестных людям, а жемчужина их народа погребена на многие века под смертоносными массами сероводорода, навсегда закрывшего путь домой.
От моих тяжелых видений меня избавил холодный утренний туман, покрывший всё видимое пространство. Тишина вокруг была пугающей и опасной. Я содрогнулся от холода и испуга, просыпаясь и подымаясь на локтях.
Страница
11 из 14
11 из 14
