Зов Тетиса

Всегда ли мы испытываем отвращение ко всему антропоморфному, но нечеловеческому? Всегда ли в нашем сознании всё возмущается, когда мы видим человекоподобное создание, тем не менее не являющееся человеком? И не потому ли нами овладевает отвращение, что мы проводим параллели между собой и гуманоидной тварью, которая с каждой секундой, которую мы ее наблюдаем, всё явственнее и сильнее ощущается нами как пародия, насмешка, извращение человеческого естества?

Я падал во взгляд этой мерзости, проваливался в ее разум и видел, как оно убивало старика-хозяина, затем хозяйку. Мне открылось в короткий миг всё, что эта тварь им сделала, и ненависть затопила мое сознание. Я проникся такой жгучей яростью, что мог бы спалить самый ад с его чертями. Забыв обо всем человеческом, лишившись своего «я», потеряв всякое человеческое обличье и став поистине чудовищем в эти короткие мгновения, я закричал нечеловеческим воплем на эту тварь. В ее взгляде мною была подмечена искра страха, пробежавшего по самому краешку сознания рыболюда за миг до его смерти. Я вцепился зубами в его щеку и сомкнул свои челюсти. Моя ярость была всепоглощающей, силы мои казались мне бесконечными. Своими зубами я оторвал твари часть ее плоти и мне на лицо полилась ее теплая кровь. Мой рот был полон чужой крови, теплой и соленой, смочившей мое нёбо, стекавшей внутрь меня. Я улыбался, чувствуя первобытный триумф. Мой взгляд был лишен смысла, лишь полыхал нечеловеческой ненавистью, с которой я всадил топор в череп обескураженной, подавленной твари. Уставший, с разорванной правой рукой я упал на спину, а мое тело заливала кровь морского чудовища, согревая меня в прогорклом утреннем тумане. Я улыбался и смеялся, пока по моим губам текла кровь. Я никогда не забуду ее вкус… Даже и во сне я буду ощущать его до конца своих дней.

Слезы счастья текли по моим глазам, когда вновь моё оскверненное и измученное сознание проваливалось в небытие времен. Мне уже не снились подводные города древности, не было устрашающих циклопических картин войн и крушения мироздания. Я был свободен — сломлен, исковеркан и изувечен, но — свободен. Так я и отключился с беззаботной улыбкой на своем лице.

К счастью или нет, но меня нашли. Мне неизвестно, сколько я пробыл в лодке. Обнаружили меня военные со своей базы на острове. Мне сказали, что меня еле удалось вырвать из лап смерти, на что я сардонически усмехнулся, ибо не знал, является ли бьющее в груди сердце стопроцентной гарантией того, что я жив. Тело живо, но душа и разум… Некоторые их части утрачены навсегда, а на оставшихся осталась мрачная тень воспоминаний. Странно было, что в лодке меня обнаружили одного. Никакой морской твари и в помине не было. Но правая рука была разорвана, спасти ее не удалось. Хирурги отрезали ее, так что и физически, и психически невредимым из этой истории мне не удалось выйти. Меня долго спрашивали, что со мной случилось, но я молчал и лишь нелепо улыбался. Мне не поверили бы, ни единому слову. Так что был ли смысл в том, чтобы тратить понапрасну слова? В конце концов, те, кто меня спас, сочли, что я пережил сильнейшее потрясение, что сознание начисто стерло всякое воспоминание о пережитом. Врачи сказали, что так бывает и что, вероятно, это касается и меня. О, я был бы счастлив ничего не помнить из того дня и той ночи. Наверно, о большем нельзя было бы и мечтать, но забвение — слишком великая роскошь для меня. Каким бы сильным ни было мое потрясение, я вынужден помнить всё и постоянно задавать себе множество вопросов. Когда мне сказали, что я был найден один в лодке, я погрузился в долгие размышления о том, что было реально в пережитом мной кошмаре. Я думал, что если врачи были правы? Что если рассудок мой помутился и выдумал всех этих нелепых подводных чудовищ, а истинная трагедия послужила лишь объектом для отвратительной кальки, которая и составила картину моих воспоминаний? Отрезанная рука не доказывала наличие рыболюдов. Возвращаться на косу, искать моих стариков, снова очутиться в тех местах — нет, я этого не смог бы. Слишком силен был иррациональный страх перед этими местами, перетекающий в паранойю.

Перед тем, как я навсегда бросил прежнюю жизнь и уехал далеко-далеко, где мог бы чувствовать себя в безопасности от воспоминаний, мне был дан косвенный ответ на мои вопросы. В итоге, правда, я избавился и от него тоже, но память навсегда запечатлела в себе этот ответ. И можно было бы строить много теорий и гипотез о том, что я воспринял желаемое в качестве действительного. Но иногда скорее большей глупостью будет усомниться в очевидной истине, даже если самое ее существование ломает все представления о той реальности, к которой мы привыкли.

Возможно, я всегда знал, что меня в жизни ждет. Возможно, знание лежало на поверхности моего разума, но я сознательно или неосознаваемо отталкивал его от себя. Кто знает? Может статься так, что я всегда, всю свою жизнь, с самого детства ощущал зов древних, зов Тетиса, что встреча с рыболюдами была неизбежной.