Бездна

— Диана матерясь материализовалась из густеющей дымки. — Думаю, всё это до сраки.

Тут я несколько ошибся. Когда трое здоровяков нажали на гнущийся от их усилий инструмент, это принесло определённые плоды. Череп сорвался с люка и упал на подрагивающий пол. Неярко полыхнуло и люк исчез вовсе. Всё произошло настолько неожиданно, что даже воющий дебил замер на месте и позволил девчонке вколоть себе какую-то муть в тощую руку. Я бы ему, суке, вколол!

— В паре километров — следующий, — пробормотал Хробанов упавшим голосом, а Лифшиц подал признаки жизни и пошевелился. — Но время-то безнадежно упущено!

Он ещё мямлил, а я забрал у него коробку с дисками, сунул Самойлову, потом подхватил с пола рюкзаки подопечных и рванул по коридору. Два километра, ети его мать!

— Успеем? — выдохнула девица, летящая по левую руку.

— Я сейчас упаду! — пробормотала жена, по правую руку.

— Заткнитесь, — посоветовал я обеим. — Если не успеем, первые узнаете.

— Вечно от тебя ни хрена не узнаешь, — заныла супруга, почти повиснув на руке. — Сначала втянет, чёрти во что…

Ну вот, снова-здорово. Я втянул!

Со мной поравнялся тяжело дышащий Самойлов и повернул багровое потное лицо. Судя по топоту, вся его ватага находилась аккурат за нашими спинами. Хорошо, хоть ленточки в забеге не предусмотрено. Да и хрен её разглядишь, в таком-то тумане!

— Б… дь! — фыркнул Самойлов и дёрнул головой, отчего капли пота полетели в разные стороны. — Останемся живы — изобью суку до полусмерти. Километр ещё.

Естественно, одним забегом наши развлечения ограничиться просто не могли. Когда зелёная дымка принялась активно выжирать объекты интереса ухогорлоноса, из недр мглы вновь донеслись радостные вопли возвращающихся тварей. На этот раз — сзади.

— К стене! — рявкнул я, прижимая спутниц к трясущейся поверхности, сочащейся кислотой. Тут же завоняло палёной тканью, и кто-то глухо взвыл.

Ну вот, ну хрена же не видно! Только слышно, как кто-то молотит из автомата, истошно визжит и глухо ухает. Последний звук вроде бы издавали не наши. И точно. Перед самой физиономией прожужжала пуля и с тем же уханьем несколько крылатых силуэтов попёрли в мутную даль визжащего человечка.

Самойлов, успевший надвинуть на глаза пластиковую маску, отлепился от стены и опустившись на колено дал три коротких очереди. Уханье смолкло. Визжание тоже. Что-то тяжело упало. Кажется, Виктор Семёнович попал.

— Может, маски оденем? — прохрипела Валя, а я только плечами пожал: чёртова зараза ещё больше закрывала обзор. И так ни хрена не видать

— Ни хрена же не видно! — Самойлов сбросил прозрачный намордник и тяжело поднявшись потопал вперёд. — Пошли, ёптить. Этого поднимите.

Этот, не знаю, кто — в тумане не разобрать, таки остался жив и почти невредим. В отличие от многокрылой мерзости, разбросавшей щупальца по всему коридору. Задыхающиеся от кашля бойцы подобрали пострадавшего и продолжая глухо кудахтать, побежали вперёд. Сзади уже подтягивались остальные, издавая на бегу звуки, подобающие членам демонстрации за права чахоточных.

М-да, а тяжесть двух рюкзаков даже для меня становилась чрезмерной ношей. Но не возвращать же их обратно — потерпим этот сраный километр. Лишь бы не пришлось топать ещё дальше. Мысль о том, что и этот-то отрезок пути мы можем не преодолеть, я гнал подальше. Признаки приближающегося конца становились такими очевидными, что хоть за голову хватайся. Стены и пол трепетали просто непрерывно, а лужи кислоты усели соединиться в настоящие потоки, весело журчащие под ногами. К вони зелёного тумана начал примешиваться смрад палёной резины, если кто-то неосторожно ступал в едкую жидкость.

Когда плотность кашляющего мата на кубометр воздуха приблизилась к такому же показателю удушливой мглы, мы доковыляли до следующего люка. Землетрясения, сшибающие на пол, из перманентного развлечения успели превратиться в постоянный фактор, как и вопли крикунов, обжёгшихся в потоках кислоты.

Самойлов, сгорбившийся у рогатого черепа, поднял на меня налившиеся красным глаза и выкашлял нечто непонятное. Потом сумел выдавить:

— Сука, все выпадают! Где этот мудак Хробанов?

Мудак Хробанов оказался без сознания. Его принёс и положил на относительно чистое место потный здоровяк с багровой охреневшей физиономией. Под аккомпанемент тяжёлого дыхания благодарной зрительской аудитории, столпившейся вокруг, я забрал у Самойлова все пять кругляков и шипя от рези в глазах, принялся рассматривать. Потом наклонился и посмотрел внутрь клыкастой пасти черепа. Очень хотелось потрогать круглое пятно пальцем, но откуда-то, уж не знаю, откуда, пришло понимание, что делать этого не стоит. Впрочем, кое-что я всё-таки заметил. Поэтому, не особо заморачиваясь, взял первый попавшийся пятак и сунул его ребром в едва заметную прорезь, прикрытую прямоугольной пластинкой.