И настанет день третий

Я ведь неплохой журналист, чувствую, что неплохой, и материалы мои всегда хвалили. — Тут девушка запнулась. — Там… дома… в Эйндховене.

Я похлопал ее по руке, призывая успокоиться. Мол, понял я… в Эйндховене. Конечно, это не то, что тут, в столице.

— А здесь все не так, а здесь все по-другому. — Анна с благодарным кивком приняла мое сочувствие. — Не идут мои статьи в печать. Говорят, все мелко, не умело, провинциально. Уже и за штат редакции перевели, и зарплату перестали платить. Мне теперь хоть в канал, хоть на панель.

— Можно еще домой вернуться, — подсказал я.

— Самый страшный вариант, — Анна кисло улыбнулась. — Я ведь уезжала, громко хлопнув дверью, пообещав, что обо мне еще все услышат.

— Гордость это не всегда благо, — изрек я, глядя с высоты прожитых лет.

— А, может, я не все сделала? Может, рано еще отступать? Может, чтобы написать что-нибудь путное, следует сперва самой пройти через это? Испытать все на своей шкуре? — Анна метнула на меня взгляд затравленного, нуждающегося в помощи зверька.

— Так, и в какую глупость вы влипли, уважаемая леди? — я понял, к чему было все это пространное вступление.

— В Амстердаме лишь две темы, волнующие всех и каждого. Проституция и наркомания. Правда, есть еще политика, но это что-то безбожно далекое, отвлеченное и недоступное пониманию, словно репортаж о жизни насекомых. Не цепляет это людей.

Про политику я и впрямь пропустил мимо ушей. А вот что касаемо первых двух тем… Скорчив гримасу осуждения и придав своему голосу интонации разгневанного родителя, я поинтересовался:

— И какое из первых двух «замечательных» направлений вы, дорогуша, выбрали?

Анна опустила глаза и тихо произнесла:

— Пять дней назад в одном из муниципальных госпиталей я чуть не умерла от передозировки. Едва откачали.

Так… Ну, просто замечательно! И эта дура туда же! Не известно почему, признание Анны меня просто таки взбесило. Соплячка! Экспериментов ей захотелось!

— Давно? — прорычал я.

— Что давно? — Анна подняла на меня испуганные глаза.

— Давно ты на игле? — сам того не замечая, я перешел на «ты».

— Две недели, может чуть больше, — пролепетала девушка.

— Две недели это немного, — я рассуждал вслух. — За две недели еще на могла как следует подсесть. Выкарабкаешься, если тобой как следует заняться. Хорошо еще, что в этот раз медики успели… спасли…

Я еще что-то говорил, но все внимание мое было сосредоточено на картинке. Вокзал в пятнах мокрого тающего снега, и я запихиваю Анну в поезд, следующий прямиком в маленький тихий Эйндховен. О том, поместить ли себя в вагон рядом с девушкой, я еще не решил. Я как раз собирался поразмыслить об этом, когда услышал негромкое восклицание Анны:

— Меня спасли не медики. Меня спас ты.

От такого неожиданного поворота я оторопел. Это что еще за белиберда? Пять дней назад я валялся в госпитале и спасать никого не собирался, так как спасали меня самого. Однако, Анна не думала брать свои слова обратно. Наоборот, она с жаром принялась объяснять:

— Я уже была почти там… за пределами жизни. Тьма обволокла меня и держала в своих стальных объятиях. И мне было не вернуться, когда вдруг я увидела тебя и услышала голос.

— Мой голос? — от накатившего волнения я едва смог говорить.

— Нет, не твой, — Анна решительно покачала головой. — Голос был женский. Он без остановки шептал и шептал: «Алексей… Алексей… найди»…. Он словно накладывал на меня заклятие, принуждал к вечному нескончаемому поиску. Сперва я испугалась и что есть сил сопротивлялась. Но я репортер и у меня профессиональная память на лица. Так вот, настал миг, когда я вспомнила. Нет, ни телерепортажи, ни фотографии в газетах, я просто поняла, что тебя видела. И все, с этого момента я больше не могла отбиваться. Что-то огромное и горячее ворвалось мне в душу. Находясь на пороге смерти, я теряла последние крохи жизненной энергии. Я непременно сорвалась бы в бездну, но это… Этот огонь заполнил меня, залил под завязку, под самое горлышко. И тьма отпрянула, отступила. Я почувствовала, что вновь возвращаюсь к жизни.

Ни живой, ни мертвый я слушал историю Анны. Что все это значит? Ее рассказ — правда или всего лишь горячечный бред? Такой же, как и мой. Однако двое незнакомых друг с другом людей не могут бредить об одном и том же! Смерть, тьма, голос… и не просто голос, а голос, повторяющий мое имя. Получается, что меня кто-то звал с того света? Меня кто-то искал?

Какая глупость! Этого просто не может быть! Абсурд! Чушь собачья! Ад, Дьявол, Сурен, Диона, все это было не более чем галлюцинацией, плодом моего воображения. Диона…? Я вдруг вспомнил здоровенный кусок обгоревшей пропекшейся туши, который я зубами вволок в кабину, готового взмыть лифта. Анна говорит, что ее звал голос, женский голос. Это могла быть только Диона.