Добавить в моё избранное
391 мин, 17 сек 18738
Но вот только я не мог себе позволить такую роскошь как слабость. Я должен был видеть и знать. Уж очень многое было поставлено на карту. Многое? Это не то слово. На кону стояло все!
Весь ужас происходящего на мосту заключался в том, что лобасты прибыли не одни. Они притащили с собой пленников. С полсотни человек, скованных одной длинной цепью. На узниках были одеты грубые ржавые ошейники. Именно к ним и крепились звенья цепи. Руки грешников стягивали обычные пеньковые веревки. Это у тех, у кого были руки. У большинства несчастных их просто не было. Обрубленные культи, страшные раны на месте вырванных вместе с ключицами и лопатками верхних конечностей и везде кровь, старая засохшая кровь. В таком виде люди походили на жертв одной огромной катастрофы, может крушения поезда или падения самолета.
Но это лишь обманчивое первое впечатление. На самом-то деле я видел перед собой жителей разных стран и эпох. Солдаты обоих мировых воин, женщины в обрывках длинных парчовых платьев, солидные джентльмены, от дорогих пиджаков которых остались лишь забрызганные бурыми пятнами жилетки. А вон, первый с краю, мужик в адидасовском тренировочном костюме. Вдруг я вспомнил этот превращенный в лохмотья синий спортивный костюм. Я вспомнил это лицо и эти потухшие, полные боли и тоски глаза. Да, это тот самый человек, которого я видел у плавильной печи в третьем круге. Тот самый несчастный, у которого сгорела одна рука, а вторую отрубил безжалостный надсмотрщик.
При виде этой изуродованной человеческой фигуры я почувствовал затуманивающую сознание дурноту. И причиной ей был совсем не вид страшных ран и увечий. Причиной ей стала мысль… одна отвратительная, гадкая мысль. С настойчивостью пульса она стучала в висках, она словно опухоль проращивала метастазы в каждой клеточки мозга, от нее не было покоя и спасения. И вторя этой мысли, я снова и снова тихо шептал: «Почему они здесь? Почему они здесь?!»
— Что эти ведьмы собираются делать? Зачем они притащили сюда этих калек? — мой друг думал о том же самом.
— Молчи, Сурен, лучше молчи, — процедил я сквозь плотно сжатые зубы.
Тем временем перед нашими глазами стали разворачиваться события, смысл которых окончательно сбил меня с толку. Узников никто не трогал. Им приказали сесть. Цепь лобасты прицепили к тому самому кольцу, о которое споткнулся Чен. Вернее один конец цепи. Для второго, дальнего от нас конца, нашлось еще одно кольцо, точно такое же, расположенное прямо на краю той смычки, где мы и свернули. В суматохе мы его не заметили, да и кто тогда смотрел под ноги?
Еще раз проверив оковы, лобасты ушли. Их мерно раскачивающиеся фигуры растворились в темноте одного из туннелей. Страх, навеваемый этими бестиями, оказался столь силен, что, глядя в ту сторону, я еще долго не мог избавиться от ощущения их присутствия. Казалось что старухи все еще там, во мраке огромной норы. Они затаились, они только и ждут подходящего момента, чтобы выскочить из своего укрытия и с леденящим воем кинуться на нас. И тогда не жди пощады. С беглецов заживо сдерут кожу, вытянут жилы, выпьют всю кровь, а затем покрошат на мелкий трепещущий от невыносимой боли гуляш.
Однако, сделав над собой усилие, я все же убедил себя, что это не так, что ведьмы ушли и еще не скоро вернутся. Во внезапно наступившей тишине были слышны лишь негромкие всхлипы женщин, тяжелые стоны раненных, да редкие удивленные возгласы. Людям не верилось, что их оставили в покое. Они жались друг к другу и со страхом оглядывали это проклятое место.
— Что мы будем делать? — прошептал мне на ухо Сурен.
От неожиданности я вздрогнул и вопросительно покосился на друга:
— А что ты хочешь, чтобы мы сделали?
— Мы должны помочь им. Их же всех убьют! — горячий армянин судорожно стиснул мою руку, его шепот превратился в грозное злобное рычание.
— Мы и так мертвы, Сурен. И они тоже.
— Ладно, не убьют, но с ними обязательно сделают что-то такое… — Сурен осекся, не находя подходящих слов. — Подумай, эта трупная вонь, остатки одежды в воде. Здесь что-то творится, что-то невероятно чудовищное.
— Мы и пришли как раз для того, чтобы это и узнать, — я в упор глянул на друга. — У нас есть цель. Мы с таким трудом добрались сюда, и я не могу рисковать. Второй попытки ведь никогда не будет. Слышишь, Сурен, никогда!
Уговаривая друга, я уговаривал себя самого. Никто и никогда не мог упрекнуть меня в равнодушии. Я не проходил мимо обездоленных, по мере сил боролся за правду и всегда становился на сторону слабых. Однако на войне случаются такие ситуации, когда следует пожертвовать одними людьми во имя спасения других. Это я понимал. Только вот перевешивает ли моя одинокая и безалаберная душа все эти полсотни душ, ожидающих неминуемой расправы? Ответа не существовало. Логика и здравый смысл здесь неприменимы, здесь все решает сердце.
Плохо соображая что творю, я оттолкнулся от стены и двинулся вперед.
Весь ужас происходящего на мосту заключался в том, что лобасты прибыли не одни. Они притащили с собой пленников. С полсотни человек, скованных одной длинной цепью. На узниках были одеты грубые ржавые ошейники. Именно к ним и крепились звенья цепи. Руки грешников стягивали обычные пеньковые веревки. Это у тех, у кого были руки. У большинства несчастных их просто не было. Обрубленные культи, страшные раны на месте вырванных вместе с ключицами и лопатками верхних конечностей и везде кровь, старая засохшая кровь. В таком виде люди походили на жертв одной огромной катастрофы, может крушения поезда или падения самолета.
Но это лишь обманчивое первое впечатление. На самом-то деле я видел перед собой жителей разных стран и эпох. Солдаты обоих мировых воин, женщины в обрывках длинных парчовых платьев, солидные джентльмены, от дорогих пиджаков которых остались лишь забрызганные бурыми пятнами жилетки. А вон, первый с краю, мужик в адидасовском тренировочном костюме. Вдруг я вспомнил этот превращенный в лохмотья синий спортивный костюм. Я вспомнил это лицо и эти потухшие, полные боли и тоски глаза. Да, это тот самый человек, которого я видел у плавильной печи в третьем круге. Тот самый несчастный, у которого сгорела одна рука, а вторую отрубил безжалостный надсмотрщик.
При виде этой изуродованной человеческой фигуры я почувствовал затуманивающую сознание дурноту. И причиной ей был совсем не вид страшных ран и увечий. Причиной ей стала мысль… одна отвратительная, гадкая мысль. С настойчивостью пульса она стучала в висках, она словно опухоль проращивала метастазы в каждой клеточки мозга, от нее не было покоя и спасения. И вторя этой мысли, я снова и снова тихо шептал: «Почему они здесь? Почему они здесь?!»
— Что эти ведьмы собираются делать? Зачем они притащили сюда этих калек? — мой друг думал о том же самом.
— Молчи, Сурен, лучше молчи, — процедил я сквозь плотно сжатые зубы.
Тем временем перед нашими глазами стали разворачиваться события, смысл которых окончательно сбил меня с толку. Узников никто не трогал. Им приказали сесть. Цепь лобасты прицепили к тому самому кольцу, о которое споткнулся Чен. Вернее один конец цепи. Для второго, дальнего от нас конца, нашлось еще одно кольцо, точно такое же, расположенное прямо на краю той смычки, где мы и свернули. В суматохе мы его не заметили, да и кто тогда смотрел под ноги?
Еще раз проверив оковы, лобасты ушли. Их мерно раскачивающиеся фигуры растворились в темноте одного из туннелей. Страх, навеваемый этими бестиями, оказался столь силен, что, глядя в ту сторону, я еще долго не мог избавиться от ощущения их присутствия. Казалось что старухи все еще там, во мраке огромной норы. Они затаились, они только и ждут подходящего момента, чтобы выскочить из своего укрытия и с леденящим воем кинуться на нас. И тогда не жди пощады. С беглецов заживо сдерут кожу, вытянут жилы, выпьют всю кровь, а затем покрошат на мелкий трепещущий от невыносимой боли гуляш.
Однако, сделав над собой усилие, я все же убедил себя, что это не так, что ведьмы ушли и еще не скоро вернутся. Во внезапно наступившей тишине были слышны лишь негромкие всхлипы женщин, тяжелые стоны раненных, да редкие удивленные возгласы. Людям не верилось, что их оставили в покое. Они жались друг к другу и со страхом оглядывали это проклятое место.
— Что мы будем делать? — прошептал мне на ухо Сурен.
От неожиданности я вздрогнул и вопросительно покосился на друга:
— А что ты хочешь, чтобы мы сделали?
— Мы должны помочь им. Их же всех убьют! — горячий армянин судорожно стиснул мою руку, его шепот превратился в грозное злобное рычание.
— Мы и так мертвы, Сурен. И они тоже.
— Ладно, не убьют, но с ними обязательно сделают что-то такое… — Сурен осекся, не находя подходящих слов. — Подумай, эта трупная вонь, остатки одежды в воде. Здесь что-то творится, что-то невероятно чудовищное.
— Мы и пришли как раз для того, чтобы это и узнать, — я в упор глянул на друга. — У нас есть цель. Мы с таким трудом добрались сюда, и я не могу рисковать. Второй попытки ведь никогда не будет. Слышишь, Сурен, никогда!
Уговаривая друга, я уговаривал себя самого. Никто и никогда не мог упрекнуть меня в равнодушии. Я не проходил мимо обездоленных, по мере сил боролся за правду и всегда становился на сторону слабых. Однако на войне случаются такие ситуации, когда следует пожертвовать одними людьми во имя спасения других. Это я понимал. Только вот перевешивает ли моя одинокая и безалаберная душа все эти полсотни душ, ожидающих неминуемой расправы? Ответа не существовало. Логика и здравый смысл здесь неприменимы, здесь все решает сердце.
Плохо соображая что творю, я оттолкнулся от стены и двинулся вперед.
Страница
77 из 110
77 из 110
