И настанет день третий

Он раскатал на столе коряво начерченный план и стал водить по нему пальцем, что-то вспоминая и прикидывая. План больше походил на детский рисунок. Ребенку всучили карандаш, выдали листок бумаги и приказали не мешать вечно занятым взрослым. Малыш зажал карандаш в кулачек и стал с вдохновением рисовать портрет воспитательницы своей ясельной группы. У Бабы-яги не оказалось одного глаза, а волосы торчали как колючки у дикобраза.

— Вот тут находятся ямы с червями, — Жиль указал на кружок, изображающий на картине рот. — Этим путем вы дошли сюда, — ремесленник провел пальцем по закарлючке, символизирующий нос, и остановился на полузакрытом глазе. — А дальше… — Жиль призадумался и начал по очереди водить по каждой из волосинок. При этом гомункул едва слышно шептал себе под нос. — Нет, это не то. А этот туннель ведет в нижние пещеры. А вот по этому я, помнится, таскал железную руду. А вот этот поднимается вверх аж до самой «лестницы позора»…

Услыхав знакомое название, я едва не задохнулся от радости. «Лестница позора», она ведь находится там, в самом начале седьмого круга. И если существует туннель, ведущий к ней, то это удача, счастье, это самое лучше известие, услышанное мной за всю свою жизнь!

— Жиль, стой! Остановись! Что ты только что сказал? — Я неотрывно смотрел на извилистую коричневую линию, на которой замер толстый палец ремесленника.

— А что я такого сказал? — гомункул испуганно заморгал.

— Ты только что сказал, что этот ход ведет к «лестнице позора».

— Ну, да, так оно и есть.

— Нам и нужно туда, именно туда!

— Но вы же работаете на рубке золота в восьмом круге? — Жиль был удивлен.

— Раньше работали, а теперь все изменилось, мы идем в другое место.

— Куда? — удивление Жиля переросло в испуг.

Черт побери, придется ему сказать. Ведь в конце то концов Жиль неплохой парень и не продал нас после первой встречи. Значит, не продаст и сейчас, по крайней мере, до тех пор, пока его не начнут пытать. Ну, а когда начнут… когда начнут мы уже будем далеко, и помешать нам не успеют, дело будет сделано. Взвесив все «за» и «против», я решился:

— Жиль, мы хотим сбежать отсюда, сбежать из ада. Именно поэтому нам и следует подняться как можно выше.

Я не стал вдаваться в детали побега. Ремесленнику незачем их знать, и ему и нам спокойней будет. Сейчас пусть только уяснит главное — мы отчаянные ребята и во имя заветной цели готовы на все.

— К воротам вы не прорветесь, там полно охранников, там Цербер! Вы погибнете! — Похоже Жиль и впрямь представил эту кровавую сцену, поскольку тут же в страхе закрыл лапами свою жабью морду.

— Это уже наша забота, приятель.

Я не удержался и похлопал гомункула по широкой сутулой спине. На удивление она оказалась бархатистой и горячей, короче обычная человеческая кожа. Поняв это, на душе у меня неприятно похолодело. Вдруг ясно представилось, как Жиля пытают, и на этой гладкой черной коже появляются кровоточащие раны и глубокие ожоги. Жутко, мерзко и это все из-за нас. Но что тут поделаешь, так получилось.

— Ладно, если вы сами не заботитесь о себе, то куда уж мне, — Жиль по-стариковски закряхтел и снова обратился к чертежу. — Вот это вход. Пойдете по туннелю до третьего поворота направо. Слышите, до третьего! В первый и во второй ни в коем случае не сворачивайте. Не хочу понапрасну вас пугать, но если свернете раньше, назад живыми уже не вернетесь. — Жиль сделал многозначительную паузу, проверяя дошли ли до нас его слова. Когда убедился, что дошли, ремесленник продолжил. — В третьем туннеле шагов через пятьдесят будет лестница. По ней и поднимайтесь. В конце лестницы еще туннель, и приведет он вас вроде как в тупик или в комнату без окон и дверей. Но это все не так, это все обман. Вы поищите получше. Там где-то чуток повыше пола рычаг есть потайной. Нажмите, и стена откроется.

— И куда этот проход ведет? Говори же быстрее, — Сурен нервничал. Я заметил как он то и дело поглядывает на устроенный нами завал, как будто прикидывая, долго ли тот продержится.

— Куда ведет? На «лестницу позора», конечно. Ступеней с полста от входа.

В отличие от моего друга Жиль становился все более поникшим и заторможенным. Он словно поставил на себе крест и существовал придавленный тяжестью неминуемой расправы. Ремесленник служил живым укором нам, тем кто обрекал его на тяжкие страдания. И это казалось мучительным, невыносимым. Я все время чувствовал свою вину, хотел что-то сделать, исправить несправедливость, помочь. Но как? Чем? Как выгородить Жиля, избавить его от наказания? Алиби, ему просто необходимо железное алиби!

Тут из закоулков память всплыла сцена из «Бриллиантовой руки». В ней один жулик говорил другому: «Успокойся, Козлодоев, твое алиби гарантировано. Ты остаешься крепко связанным со следами насилия на лице». А ведь это выход!