392 мин, 33 сек 18938
Посетители тут же сдвинули столы, освобождая место для артистов. Михась, как обычно, бросил на пол шапку для сбора денег и поздоровался один за всех. Дрон вышел вперед и начал представление. Подвыпившая толпа одобрительно загудела.
Награбленных денег хватило надолго!Кабак стал обителью наших страстей. Мы тратили время без всякого толка, запасы спиртного топили гостей. Сидел я с бутылкой среди обалдевших, опухших, едва узнаваемых лиц, товарищей пьяных, увы, не сумевшихв ту ночь поделить двух распутных девиц!
Музыканты, прокричав традиционное «хой-хой-хой!», заиграли и запрыгали, вдохновляя зрителей, а Дрон продолжил.
Начался дебош и хаос, принесли вина и рому. Первый выстрел сделал Клаус, продырявив бок Немому!Тут все как с цепи сорвались, позабыли о том, что мы команда!Девки под столы забрались, глядя, как уменьшалась наша банда. Вдруг Косой вскочил со стула, пуля-дура виновата, на Гуся направил дуло, а пристрелил родного брата!Громила резко вскочил, Балбес леща получил, но Клаус выхватил нож, кричал:
— Балбеса не трожь!Косой из пушки палил, Немого с дуру добил. Громила крышку закрыл, Косого утопил.
Тут все как с цепи сорвались, позабыли о том, что мы команда!Девки под столы забрались, глядя, как уменьшалась наша банда.
Тут все сошли с ума из-за баб, обычных, плюшевых баб. Друг друга перебили, бараны, выпить любили!
В конце концов, толпа сорвалась в пого, прыгая с такой силой, что едва не проломили полы. Таверна заходила ходуном. К дикой пляске присоединилась и троица, сидевшая в углу и потягивающая пиво. Особенно лихо отплясывала грудастая дама, которой по заду со всего маху приложил ладонью какой-то лысеющий мужик. Он ощерил свой беззубый рот и в пьяном угаре полез целоваться.
— Ты же не откажешь мне, милашка?!
— Конечно нет, дорогой! — прохрипел Даниэль и со всей дури вмазал ему в ухо, да так, что тот смел еще двоих и приземлился где-то под столом, но через мгновение уже вновь стоял на ногах.
— Ах ты е… о… а…! — выругался беззубый, сплевывая кровь. — Получай!
Теперь в сторону отлетел изобретатель. На этом все могло и закончиться, если бы не Михась, который все это увидел. С криком «Бабу бить последнее дело!» он прыгнул на бузотера и стал осыпать его ударами. Друзья бедолаги вступились за своего приятеля, а артисты за своего. И, как только что спел Дрон, начался дебош и хаос. Опять. И только трое не участвовали в драке: Гретта, которая залезла на стол и орала во всю глотку «Дай ему, братец!», Мадлен, считающая убытки, и Мария, так и не бросившая скрипку и продолжившая играть.
Как обычно потасовку прервал отряд гвардейцев. Естественно, шут избежал какого-либо наказания. Писарь под шумок выскочил на улицу, а изобретателя попросту отпустили. Ведь никто и подумать не мог, что под женским платьем скрывается парень, который и начал весь этот бардак.
Ночь выдалась безоблачной. Звезды все разом высыпали на небо, составляя причудливые рисунки. Несколько штук даже сорвались вниз, оставив за собой белесый хвост, вспыхнули и исчезли. Ночную тишину нарушал только далекий вой бродячих собак, да пьяный бубнеж тех, кого повязали стражники.
Забежав в подворотню, Даниэль избавился, наконец, от розочки в волосах и с помощью Прохора стянул платье. Под глазом у него назревал синяк. Мастер потер ушибленное место.
— Душевно погуляли.
— Неплохо, — согласился шут. — Надо будет Йохану деньжат подкинуть на ремонт. Чует мое сердце, разнесут однажды таверну, как пить дать! Ладно. Встречаемся с первыми петухами у тебя, мастер. Фрэд, не проспишь?
— Постараюсь, — ответил тот, заправляя порванную рубаху в штаны и осматривая колет на предмет новых дыр.
— Уж будь любезен. Все, расходимся, — Прохор похлопал друзей по плечам и нырнул во тьму.
Изобретатель и писарь тоже попрощались и побрели каждый в своем направлении.
***
Часы на главной башне еще не отбили пяти часов, петухи только-только расправили крылья, чтобы возвестить округу о восходе солнца, а по тихим улочкам Броумена с разных концов города уже брели два одиноких путника: один из них был полон энергии и даже насвистывал какую-то веселую мелодию, тогда как второй еле волочил ноги, постоянно зевал, потирал заспанные глаза и что-то бубнил под нос.
Красный диск только-только начал подниматься над горизонтом, добавляя в темные цвета розовых тонов. Посчитав это за начало утра, петухи начали-таки свою песню. Каждой птице досталась своя строка, которую она старалась пропеть лучше и заливистее предыдущего исполнителя.
Шут, шедший к дому мастера с западной стороны, улыбнулся: он любил предрассветные часы, обожал ветер, который еще не успел пропахнуть ароматами кондитерских и парфюмерных лавок. Писарь же, шествующий с восточной окраины, наоборот, нахмурился: ему не нравилась утренняя прохлада и довольные вопли петухов.
Награбленных денег хватило надолго!Кабак стал обителью наших страстей. Мы тратили время без всякого толка, запасы спиртного топили гостей. Сидел я с бутылкой среди обалдевших, опухших, едва узнаваемых лиц, товарищей пьяных, увы, не сумевшихв ту ночь поделить двух распутных девиц!
Музыканты, прокричав традиционное «хой-хой-хой!», заиграли и запрыгали, вдохновляя зрителей, а Дрон продолжил.
Начался дебош и хаос, принесли вина и рому. Первый выстрел сделал Клаус, продырявив бок Немому!Тут все как с цепи сорвались, позабыли о том, что мы команда!Девки под столы забрались, глядя, как уменьшалась наша банда. Вдруг Косой вскочил со стула, пуля-дура виновата, на Гуся направил дуло, а пристрелил родного брата!Громила резко вскочил, Балбес леща получил, но Клаус выхватил нож, кричал:
— Балбеса не трожь!Косой из пушки палил, Немого с дуру добил. Громила крышку закрыл, Косого утопил.
Тут все как с цепи сорвались, позабыли о том, что мы команда!Девки под столы забрались, глядя, как уменьшалась наша банда.
Тут все сошли с ума из-за баб, обычных, плюшевых баб. Друг друга перебили, бараны, выпить любили!
В конце концов, толпа сорвалась в пого, прыгая с такой силой, что едва не проломили полы. Таверна заходила ходуном. К дикой пляске присоединилась и троица, сидевшая в углу и потягивающая пиво. Особенно лихо отплясывала грудастая дама, которой по заду со всего маху приложил ладонью какой-то лысеющий мужик. Он ощерил свой беззубый рот и в пьяном угаре полез целоваться.
— Ты же не откажешь мне, милашка?!
— Конечно нет, дорогой! — прохрипел Даниэль и со всей дури вмазал ему в ухо, да так, что тот смел еще двоих и приземлился где-то под столом, но через мгновение уже вновь стоял на ногах.
— Ах ты е… о… а…! — выругался беззубый, сплевывая кровь. — Получай!
Теперь в сторону отлетел изобретатель. На этом все могло и закончиться, если бы не Михась, который все это увидел. С криком «Бабу бить последнее дело!» он прыгнул на бузотера и стал осыпать его ударами. Друзья бедолаги вступились за своего приятеля, а артисты за своего. И, как только что спел Дрон, начался дебош и хаос. Опять. И только трое не участвовали в драке: Гретта, которая залезла на стол и орала во всю глотку «Дай ему, братец!», Мадлен, считающая убытки, и Мария, так и не бросившая скрипку и продолжившая играть.
Как обычно потасовку прервал отряд гвардейцев. Естественно, шут избежал какого-либо наказания. Писарь под шумок выскочил на улицу, а изобретателя попросту отпустили. Ведь никто и подумать не мог, что под женским платьем скрывается парень, который и начал весь этот бардак.
Ночь выдалась безоблачной. Звезды все разом высыпали на небо, составляя причудливые рисунки. Несколько штук даже сорвались вниз, оставив за собой белесый хвост, вспыхнули и исчезли. Ночную тишину нарушал только далекий вой бродячих собак, да пьяный бубнеж тех, кого повязали стражники.
Забежав в подворотню, Даниэль избавился, наконец, от розочки в волосах и с помощью Прохора стянул платье. Под глазом у него назревал синяк. Мастер потер ушибленное место.
— Душевно погуляли.
— Неплохо, — согласился шут. — Надо будет Йохану деньжат подкинуть на ремонт. Чует мое сердце, разнесут однажды таверну, как пить дать! Ладно. Встречаемся с первыми петухами у тебя, мастер. Фрэд, не проспишь?
— Постараюсь, — ответил тот, заправляя порванную рубаху в штаны и осматривая колет на предмет новых дыр.
— Уж будь любезен. Все, расходимся, — Прохор похлопал друзей по плечам и нырнул во тьму.
Изобретатель и писарь тоже попрощались и побрели каждый в своем направлении.
***
Часы на главной башне еще не отбили пяти часов, петухи только-только расправили крылья, чтобы возвестить округу о восходе солнца, а по тихим улочкам Броумена с разных концов города уже брели два одиноких путника: один из них был полон энергии и даже насвистывал какую-то веселую мелодию, тогда как второй еле волочил ноги, постоянно зевал, потирал заспанные глаза и что-то бубнил под нос.
Красный диск только-только начал подниматься над горизонтом, добавляя в темные цвета розовых тонов. Посчитав это за начало утра, петухи начали-таки свою песню. Каждой птице досталась своя строка, которую она старалась пропеть лучше и заливистее предыдущего исполнителя.
Шут, шедший к дому мастера с западной стороны, улыбнулся: он любил предрассветные часы, обожал ветер, который еще не успел пропахнуть ароматами кондитерских и парфюмерных лавок. Писарь же, шествующий с восточной окраины, наоборот, нахмурился: ему не нравилась утренняя прохлада и довольные вопли петухов.
Страница
76 из 113
76 из 113