Добавить в моё избранное
373 мин, 33 сек 5460
Язык был влажный и приносил невыносимое облегчение измученной жаром плоти. «Только не Тихий Холм… Нет… Уходи»….
«Я не уйду» — мысленно ответил за Билла какой-то сильный и жестокий внутренний голос. Все его тело сотрясалось от ужаса и желания подчиниться, но этот голос с каждой секундой звучал громче и побеждал трепещущую презренную плоть. Это был голос Воли. Голос Мести. И он же был голосом погибшего пять лет назад Уильяма Твинса. «Я не уйду! Я тоже ждал слишком долго! Я не уйду и буду тут до конца. Я сам, своими руками сделаю то, что мне нужно и тебе меня не запугать!».
«Только не Тихий Холм» — взгляд бесчувственного глаза проникает все глубже, язык стягивается туже и уже не приносит облегчения, а только сдавливает ногу. Пасть все ближе. «Я не уйду!» — спокойный и ледяной тон… Тон брата, который всегда восхищал и пугал Билла. Тот самый тон, который он неумело копировал всю свою жизнь, даже после смерти Уильяма.
«Откуда голос Уили у меня в голове?» «Нет… Только не это место, мой мальчик!» «Не уйду!» «Только не Тих»… «Не уйду! Моя месть!» «… Мой мальчик»… «Боже, как все-таки жарко!» «Я отомщу сильнее тебя… Только»… «Нет!» «Только подожди… покинь Город»… «Не уйду, не уйду не уйду не уйдунеуйдунеуйдунеудй»
— КТО ТЫ??? — прокричал Билл собирая голоса в голове воедино, падая плашмя на раскаленный камень, не обращая внимание на ползущих изо рта червей не в силах больше терпеть этот ужас и этот Огонь.
— СУЩЕСТВО — полупрохрипела, полубробулькала Тварь своим настоящим голосом и стала поддергиваться в такт каким-то утробным звукам, видимо обозначившим смех…
Твинс вскочил с железной койки и сквозь сдавленные рыдания прохрипел «Уильям». Задний двор морга ничуть не изменился за те несколько часов, которые он пролежал на холодном железе. Мороз Тихого Холма казался Райским дыханием после этого невообразимого кошмара. Быстро осмотрев свои руки, чтобы убедиться, что волдырей и нет и ощупав языком рот, Билл шумно выдохнул. Его била дрожь. «Это был всего лишь сон… Но, Господи, какой реальный… странный… и страшный». За пять лет кошмаров ничего подобного Твинсу еще не являлось. А главное он мог вспомнить каждую трещинку в зубах Существа и до сих пор ощущал прикосновение его мокрого языка на ноге. Вдруг в его горле что-то зашевелилось… Прокашлявшись Твинс изрыгнул из себя черного жука, который, упав на спину, тут же принялся недовольно перебирать лапками.
«ТВОЮ МАТЬ!» — Билл кинулся со всех ног в дом, словно перед ним лежал не обычный маленький жук который действительно мог заползти в рот, пока тот спал во дворе, а само исчадие Ада. В доме, запутавшись в дурацких простынях доктора, он сорвал одну из них с веревки и увидел трупы лежавшие в ряд на койках, придавленные мешками льда.
Все они были исполосованы шрамами вдоль и поперек. У некоторых была вскрыта грудная клетка, и на месте сердца зияла пустота. Ударившая в нос вонь словно привела Твинса в чувство, словно нюхательная соль. «К черту этот Город. Нечего тут ловить. Я гонялся за Шатерхендом пять лет, смогу прогоняться еще столько же. Если я останусь тут еще хотя бы на несколько дней, я наверное просто сойду с ума. Нет лошади? Пройдусь по этим чертовым болотам пешком! Только не Тихий Холм»… — и Билл похолодел изнутри, осознав, что он просто только что мысленно повторил слова существа. «Ладно… Успокойся. Это просто нервы. Это ненормальное окружение. Это наконец сон на заднем дворе морга, на скамейке для трупов и жук заползший в рот! От вони у тебя немножко разыгрались нервы, только и всего. Разве ты сам не говорил, что спустишься в Ад ради Мести? Что ж тебе представилась такая возможность. И теперь ты сбежишь?» — Твинс пытался взять себя в руки, проговаривая мысленно нужные слова голосом брата. Но легче ему от этого не становилось. Ему неудержимо хотелось напиться.
Пройдясь между изрезанными в клочья трупами, Билл вышел к «кабинету» доктора и с удивлением обнаружил там помимо Николая, сидящего ко «входу» спиной, некую сильно уставшую на вид женщину лет 30, достаточно красивую, но уж слишком изможденную. Впрочем поразило Твинса даже не само присутствие этой дамы, а то чем она занималась. На круглом столе горели свечи и были разбросаны листки, коряво испещренные цветными мелками, словно рисовал ребенок или эпилептик. Взгляд женщины был направлен в никуда, она смотрела в упор на Билла и не видела его. То ли она была слепая, то ли такая же спятившая, как и все в этом безумном городе. Руки ее перебирали мелки разного цвета, изрисовывали очередной кусок бумаги беспорядочной мазней (Твинс отметил, что в основном это были цвета «теплые», красный, желтый, рыжий, оранжевый), затем комкали его и отбрасывали в сторону. Под глазами женщины были черные круги, а на лбу выступила и часто пульсировала маленькая синяя жилка. Ее нижняя губа была закушена так сильно, что на ней выступили капельки крови.
А Николай все спрашивал и спрашивал ее:
— Женя… Женя… Ну скажи же мне, это ОНА?
«Я не уйду» — мысленно ответил за Билла какой-то сильный и жестокий внутренний голос. Все его тело сотрясалось от ужаса и желания подчиниться, но этот голос с каждой секундой звучал громче и побеждал трепещущую презренную плоть. Это был голос Воли. Голос Мести. И он же был голосом погибшего пять лет назад Уильяма Твинса. «Я не уйду! Я тоже ждал слишком долго! Я не уйду и буду тут до конца. Я сам, своими руками сделаю то, что мне нужно и тебе меня не запугать!».
«Только не Тихий Холм» — взгляд бесчувственного глаза проникает все глубже, язык стягивается туже и уже не приносит облегчения, а только сдавливает ногу. Пасть все ближе. «Я не уйду!» — спокойный и ледяной тон… Тон брата, который всегда восхищал и пугал Билла. Тот самый тон, который он неумело копировал всю свою жизнь, даже после смерти Уильяма.
«Откуда голос Уили у меня в голове?» «Нет… Только не это место, мой мальчик!» «Не уйду!» «Только не Тих»… «Не уйду! Моя месть!» «… Мой мальчик»… «Боже, как все-таки жарко!» «Я отомщу сильнее тебя… Только»… «Нет!» «Только подожди… покинь Город»… «Не уйду, не уйду не уйду не уйдунеуйдунеуйдунеудй»
— КТО ТЫ??? — прокричал Билл собирая голоса в голове воедино, падая плашмя на раскаленный камень, не обращая внимание на ползущих изо рта червей не в силах больше терпеть этот ужас и этот Огонь.
— СУЩЕСТВО — полупрохрипела, полубробулькала Тварь своим настоящим голосом и стала поддергиваться в такт каким-то утробным звукам, видимо обозначившим смех…
Твинс вскочил с железной койки и сквозь сдавленные рыдания прохрипел «Уильям». Задний двор морга ничуть не изменился за те несколько часов, которые он пролежал на холодном железе. Мороз Тихого Холма казался Райским дыханием после этого невообразимого кошмара. Быстро осмотрев свои руки, чтобы убедиться, что волдырей и нет и ощупав языком рот, Билл шумно выдохнул. Его била дрожь. «Это был всего лишь сон… Но, Господи, какой реальный… странный… и страшный». За пять лет кошмаров ничего подобного Твинсу еще не являлось. А главное он мог вспомнить каждую трещинку в зубах Существа и до сих пор ощущал прикосновение его мокрого языка на ноге. Вдруг в его горле что-то зашевелилось… Прокашлявшись Твинс изрыгнул из себя черного жука, который, упав на спину, тут же принялся недовольно перебирать лапками.
«ТВОЮ МАТЬ!» — Билл кинулся со всех ног в дом, словно перед ним лежал не обычный маленький жук который действительно мог заползти в рот, пока тот спал во дворе, а само исчадие Ада. В доме, запутавшись в дурацких простынях доктора, он сорвал одну из них с веревки и увидел трупы лежавшие в ряд на койках, придавленные мешками льда.
Все они были исполосованы шрамами вдоль и поперек. У некоторых была вскрыта грудная клетка, и на месте сердца зияла пустота. Ударившая в нос вонь словно привела Твинса в чувство, словно нюхательная соль. «К черту этот Город. Нечего тут ловить. Я гонялся за Шатерхендом пять лет, смогу прогоняться еще столько же. Если я останусь тут еще хотя бы на несколько дней, я наверное просто сойду с ума. Нет лошади? Пройдусь по этим чертовым болотам пешком! Только не Тихий Холм»… — и Билл похолодел изнутри, осознав, что он просто только что мысленно повторил слова существа. «Ладно… Успокойся. Это просто нервы. Это ненормальное окружение. Это наконец сон на заднем дворе морга, на скамейке для трупов и жук заползший в рот! От вони у тебя немножко разыгрались нервы, только и всего. Разве ты сам не говорил, что спустишься в Ад ради Мести? Что ж тебе представилась такая возможность. И теперь ты сбежишь?» — Твинс пытался взять себя в руки, проговаривая мысленно нужные слова голосом брата. Но легче ему от этого не становилось. Ему неудержимо хотелось напиться.
Пройдясь между изрезанными в клочья трупами, Билл вышел к «кабинету» доктора и с удивлением обнаружил там помимо Николая, сидящего ко «входу» спиной, некую сильно уставшую на вид женщину лет 30, достаточно красивую, но уж слишком изможденную. Впрочем поразило Твинса даже не само присутствие этой дамы, а то чем она занималась. На круглом столе горели свечи и были разбросаны листки, коряво испещренные цветными мелками, словно рисовал ребенок или эпилептик. Взгляд женщины был направлен в никуда, она смотрела в упор на Билла и не видела его. То ли она была слепая, то ли такая же спятившая, как и все в этом безумном городе. Руки ее перебирали мелки разного цвета, изрисовывали очередной кусок бумаги беспорядочной мазней (Твинс отметил, что в основном это были цвета «теплые», красный, желтый, рыжий, оранжевый), затем комкали его и отбрасывали в сторону. Под глазами женщины были черные круги, а на лбу выступила и часто пульсировала маленькая синяя жилка. Ее нижняя губа была закушена так сильно, что на ней выступили капельки крови.
А Николай все спрашивал и спрашивал ее:
— Женя… Женя… Ну скажи же мне, это ОНА?
Страница
11 из 99
11 из 99
