Добавить в моё избранное
343 мин, 22 сек 6754
обо что спотыкается, пробираясь по тьме между звенящими окнами? На кухне уцелели столы и огромный старинный буфет, который десятерым с места не сдвинуть, в спальне осталась нетронутой вся обстановка — а сколько комнат вроде этого кабинета попросту забыли или даже не нашли? Взбудораженный, он спустился на кухню за кружкой воды и с первым глотком нашёл в окне солнц: оно опять взошло незаметно.
А звон ему так и не встретился: наверное, унёс ночной ветер.
VII
Внезапный голод отвлёк его от перепутицы планов — пища в кладовке закончилась, а громадные винные бочки, в открытом прошлой ночью подвале оказались сухими, словно исчезнувшие моря — огромными деревянными гиппопотамами покачивались они в холодной грязной воде, тукаясь друг о друга боками. Не долго думая, он поднялся в верхние комнаты и взялся за поиски, обнаруживая кресла под рухнувшими гардинами, и обрывки гардин под опрокинутыми креслами. В комнате, где на ковре был вышит рыбный ужин с ослепительными свечами и высокими бокалами белых вин, он нашёл нетронутую временем удочку и миниатюрную лопатке со стёршимся вензелем на рукояти и чуть не лопнул от гордости за свою собственную находчивость.
Черви в саду водились знатные: огромные и алые, они могли бы украсить вместо шнурков камзол иного франта из прошлого века, а сгибались и разгибались с грацией пружин в новеньком часовом механизме. Спустя полчаса Авенамчи, уже растерявший все мысли о мрачном, грохотал с ведром к старому причалу, ошеломлённый количеством солнца, роскошью зелени и особенно зарослями по левую и правую сторону, которые вполне могли заглянуть ему через плечо. Напоенные рекой, травы словно взбесились и вымахивали, как камыши, а немного дальше, в подтопленных заводях, и вовсе поднимались выше человеческого роста, напоминая неубранную пшеницу.
Устраиваясь под небольшом обрывчиком с таким расчетом, чтобы блики солнца щекотали босые ноги, Авенамчи подумал, что, наверное, первый за последние лет двадцать человек, который рыбачит здесь по полному праву.
Первая рыбина вцепилась сразу же и была ещё крупнее тех, что страдали в лодке у браконьерчиков (можно было и не выбрасывать, а конфисковать; всё равно рыба с воздуха слабая, щуки в два момента сожрут — хотя какая разница, при таком-то улове). Авенамчи решил, что это справедливо.
Через три рыбины живот заурчал так громко, что заглушил даже голос рассудка и он решил их съесть прямо здесь, хотя сварить, конечно, всё-таки не помешает. К счастью, обо всё он позаботился заранее: захватил и котелок, и топливо, а вода совсем рядом, и вот уже бурлит вода, проглатывая соль, распахнулись кровавой изнанкой первая, вторая, третья рыбины, слюна потекла в рот так, что он еле-еле успевал её сглатывать, и вот всё готово, только надо снять с огня… ух-х-х, как нагрелась, даже руками не возьмёшь, горячо, горячо, ну и ладно, пока приготовишься, нам ведь надо сполоснуть в ложку и вытереть её носовым платком… и только сейчас он замечает, что соль взял, котелок взял, даже огниво взял, а вот ложку забыл и вот, сгибаясь под наказующими пинками голода, карабкается вверх по откосу, вламывается в калитку, пробегает звонкие камни двора, штурмом берёт дверь ан кухню, шарит на столе, под столом, в буфете… чтобы найти у себя же в заднем кармане. Спустившись обратно, вынимает из котла случайно залетевшую веточку и молча кивает: ну, вот теперь хорошо, пока бегал, уха как раз и остыла.
VIII
Когда уха закончилась, рыбачить ему больше не хотелось. Наступил полдень, время сделалось тягучим, как патока и хотелось просто лежать на земле, сложив руки под голову и наблюдая сонный и ленивый ход собственных мыслей: надо бы поймать ещё рыбы, ведь нужно что-то есть и сегодня, и завтра, и через три дня; но много ловить — зачем? ведь солить он всё равно не умеет, а при такой рыбалке лучше всего хранить рыбу в речке, где она даёт приплод и резвится в подводных зарослях, ведь наловить вкуснейший обед можно за четыре плевка или два поцелуя… а ужин… а ужин как-нибудь после. Мысли свернули в другое руло и ушли, словно просочившись сквозь грунт, и вдруг обнаружилось, что он служит на небольшой заставе на пустынной каменистой дороге, что тянулась между холмов того края, где стоит вечная бесприютная осень. Застава размещена в небольшой низенькой башенке, встроенной прямо в склон холма, а напротив, на всю ширину дороги, нет ни цепи, ни шлагбаума. Проезжих и путников очень мало, все они хитрые тёртые люди с глазами, что раскусывают человека, словно орех; отчаянные контрабандисты, обгоревшие на горьком солнце гиблых болот, где ловят рыбу с человеческими ладонями-плавниками. Он что-то говорит этому сброду, куда-то им указывает, но у него нет и крошки уверенности в том, что они подчинятся его указаниям или хотя бы дослушивают их до конца. Целыми днями — а ночей здесь нет — просиживает он за пятнистой от чернил конторкой, напоминающей карту несуществующих мест, на одной-единственной табуретке и даже не оглядывается, потому что знает прекрасно — больше в комнате нет ничего.
А звон ему так и не встретился: наверное, унёс ночной ветер.
VII
Внезапный голод отвлёк его от перепутицы планов — пища в кладовке закончилась, а громадные винные бочки, в открытом прошлой ночью подвале оказались сухими, словно исчезнувшие моря — огромными деревянными гиппопотамами покачивались они в холодной грязной воде, тукаясь друг о друга боками. Не долго думая, он поднялся в верхние комнаты и взялся за поиски, обнаруживая кресла под рухнувшими гардинами, и обрывки гардин под опрокинутыми креслами. В комнате, где на ковре был вышит рыбный ужин с ослепительными свечами и высокими бокалами белых вин, он нашёл нетронутую временем удочку и миниатюрную лопатке со стёршимся вензелем на рукояти и чуть не лопнул от гордости за свою собственную находчивость.
Черви в саду водились знатные: огромные и алые, они могли бы украсить вместо шнурков камзол иного франта из прошлого века, а сгибались и разгибались с грацией пружин в новеньком часовом механизме. Спустя полчаса Авенамчи, уже растерявший все мысли о мрачном, грохотал с ведром к старому причалу, ошеломлённый количеством солнца, роскошью зелени и особенно зарослями по левую и правую сторону, которые вполне могли заглянуть ему через плечо. Напоенные рекой, травы словно взбесились и вымахивали, как камыши, а немного дальше, в подтопленных заводях, и вовсе поднимались выше человеческого роста, напоминая неубранную пшеницу.
Устраиваясь под небольшом обрывчиком с таким расчетом, чтобы блики солнца щекотали босые ноги, Авенамчи подумал, что, наверное, первый за последние лет двадцать человек, который рыбачит здесь по полному праву.
Первая рыбина вцепилась сразу же и была ещё крупнее тех, что страдали в лодке у браконьерчиков (можно было и не выбрасывать, а конфисковать; всё равно рыба с воздуха слабая, щуки в два момента сожрут — хотя какая разница, при таком-то улове). Авенамчи решил, что это справедливо.
Через три рыбины живот заурчал так громко, что заглушил даже голос рассудка и он решил их съесть прямо здесь, хотя сварить, конечно, всё-таки не помешает. К счастью, обо всё он позаботился заранее: захватил и котелок, и топливо, а вода совсем рядом, и вот уже бурлит вода, проглатывая соль, распахнулись кровавой изнанкой первая, вторая, третья рыбины, слюна потекла в рот так, что он еле-еле успевал её сглатывать, и вот всё готово, только надо снять с огня… ух-х-х, как нагрелась, даже руками не возьмёшь, горячо, горячо, ну и ладно, пока приготовишься, нам ведь надо сполоснуть в ложку и вытереть её носовым платком… и только сейчас он замечает, что соль взял, котелок взял, даже огниво взял, а вот ложку забыл и вот, сгибаясь под наказующими пинками голода, карабкается вверх по откосу, вламывается в калитку, пробегает звонкие камни двора, штурмом берёт дверь ан кухню, шарит на столе, под столом, в буфете… чтобы найти у себя же в заднем кармане. Спустившись обратно, вынимает из котла случайно залетевшую веточку и молча кивает: ну, вот теперь хорошо, пока бегал, уха как раз и остыла.
VIII
Когда уха закончилась, рыбачить ему больше не хотелось. Наступил полдень, время сделалось тягучим, как патока и хотелось просто лежать на земле, сложив руки под голову и наблюдая сонный и ленивый ход собственных мыслей: надо бы поймать ещё рыбы, ведь нужно что-то есть и сегодня, и завтра, и через три дня; но много ловить — зачем? ведь солить он всё равно не умеет, а при такой рыбалке лучше всего хранить рыбу в речке, где она даёт приплод и резвится в подводных зарослях, ведь наловить вкуснейший обед можно за четыре плевка или два поцелуя… а ужин… а ужин как-нибудь после. Мысли свернули в другое руло и ушли, словно просочившись сквозь грунт, и вдруг обнаружилось, что он служит на небольшой заставе на пустынной каменистой дороге, что тянулась между холмов того края, где стоит вечная бесприютная осень. Застава размещена в небольшой низенькой башенке, встроенной прямо в склон холма, а напротив, на всю ширину дороги, нет ни цепи, ни шлагбаума. Проезжих и путников очень мало, все они хитрые тёртые люди с глазами, что раскусывают человека, словно орех; отчаянные контрабандисты, обгоревшие на горьком солнце гиблых болот, где ловят рыбу с человеческими ладонями-плавниками. Он что-то говорит этому сброду, куда-то им указывает, но у него нет и крошки уверенности в том, что они подчинятся его указаниям или хотя бы дослушивают их до конца. Целыми днями — а ночей здесь нет — просиживает он за пятнистой от чернил конторкой, напоминающей карту несуществующих мест, на одной-единственной табуретке и даже не оглядывается, потому что знает прекрасно — больше в комнате нет ничего.
Страница
84 из 94
84 из 94
