Добавить в моё избранное
300 мин, 49 сек 18045
Мерзкая тварь разорвет на части его тело, высосет глаза — любимое лакомство этого отродья. Сережка взвизгнул и закричал, дергаясь в кровати, пытаясь вырваться из кошмара. Мама открыла дверь спальни, и включила свет. Сережка заморгал, приходя в себя, чувствуя, как тело покрылось неприятным, липким потом.
— Все хорошо, сынок, здесь никого нет. Тебе просто показалось — ласковый мамин голос успокаивал, уносил в страну, где нет никаких чудовищ, где светит теплое солнышко, и ветерок медленно шевелит зеленые листья яблони, растущей во дворе…
Сережка засыпал, чтобы следующей ночью все так же вскакивать, услышав сквозь сон, утробное хихиканье и тихий скрип открываемой двери чулана.
— Сережка… Сереженька… Я иду за тобой…
Сергей открыл глаза, возвращаясь из королевства небытия в царство боли. С трудом повернул голову — в обе стороны насколько хватало глаз, была все та же кирпичная стена.
— Помогите — простонал он.
Шея и подбородок взорвались огненной вспышкой. Наверно, сломана челюсть. Что с ним произошло? Почему он здесь?
Сергей шевельнулся и застонал. Боженьки, за что же такая мука?
Осторожно, по миллиметру, стараясь не делать резких движений, он принялся ощупывать пространство. Кирпич полукругом уходил в стороны. Протянуть руки дальше, за спину, не давала боль в груди. Сергей буквально ощущал, как при каждом вздохе, скрипят сломанные ребра, царапая друг друга. Нужно привстать, решил он, хотя бы чуть-чуть приподняться. Держась за стенку, упираясь лбом в обледеневший кирпич, он попытался разогнуться, помогая себе руками. Грудь взорвалась, разрывая сознание, потоками хлынувшей боли. Сергей зашипел, упрямо стиснув зубы. Тут же отозвалась желтой вспышкой шея и подбородок, словно сухой порох вспыхнул на оголенных нервных окончаниях. Дело дрянь.
Еще немного, ну давай же. Сергей приподнялся, и тут же рухнул вниз, почувствовав, как раскаленная лава впилась в левое бедро, скручивая истерзанное тело в тугой узел.
Аромат весны, и звук капель, падающих с крыши. Снег сошел, обнажив землю, с участками желтоватой травы. Сережка бежал, насвистывая — мама дала ему денег на конфеты — горсть звонкой мелочи. Детское счастье — полные карманы разноцветных леденцов.
— Сынок! Сынок, помоги…
Старуха сидящая на ступеньках магазина смотрела на него слезящимися глазами, в которых была бездонная тоска. Безобразная, сморщенная, от нее пахло старостью — лекарствами и застарелой мочой. В руках старуха сжимала жестянку из-под консервов, на дне которой лежало несколько монет.
— Сынок! Дай бабушке на хлебушек. За здравие надо дать…
Сережка остановился, опасливо поглядывая на старуху. По правде, говоря, вместо жалости он скорее чувствовал отвращение.
— Надо дать бабушке, надо дать…
Старуха протянула жестянку. Сережка машинально потянулся к ней, но, спохватившись, одернул руку, как ужаленный. Это было несправедливо — он всю неделю ждал, что мама даст на конфеты, и вот, теперь, отдать деньги и остаться без сладостей — никогда! Сережка похлопал себя по карманам, сделал удивленное лицо — мол, оставил деньги дома, и развернулся (можно было сходить в соседний магазин, минутах в пяти ходьбы отсюда).
— Что ж ты, сынок, пожалел денежку — зло засмеялась старуха.
Ее слова, словно камнем, ударили Сережку. Не оглядываясь, он втянул голову в плечи, и ускорил шаг…
— Пожалел бабушке копеечку — кричала старуха вслед — ничего сынок, боженька — он все видит. Попомнишь еще бабушку.
Сергей завернул за угол. Бабка продолжала кричать. Легкий ветерок донес до него последние слова старухи:
— Ночью не ходи — беду найдешь, накличешь…
Королева боль, боль-река, по волнам которой несет твое несчастное, измученное тело. Ты бьешься в ее смутных потоках, стремясь уйти на дно, где тихо и спокойно, и нет ничего…
Хриплый кашель вдребезги разбил покой, сверкнув сухой, беспощадной молнией в груди. За что?
Холод одолевал, к нему добавился тихий свист сверху. Заунывный, навевающий мысли о чем-то потустороннем. Сергей приподнял голову, не обращая внимания на пульсацию в подбородке. Светлый круг, маленький пятачок неба, не так далеко — если протянуть руку, останется где-то метр. Значит он в каком-то колодце или шахте. Вот только как он сюда попал?
Что за чертовщина. Что вообще происходит? Как же холодно!
Стол застелен белой, праздничной скатертью. Мама с тещей смотрят «Голубой Огонек», отчим с тестем на балконе курят, спорят про футбол. Бутылка шампанского, словно королева стоит на столе, в окружении подданных — рюмок и стаканов. В запотевшем графине ожидает своего часа наливка. Пара бутылок напитка, непременная селедка под шубой и маринованные грибочки. На кухне, в духовке томится утка с яблоками. На печке варится картошка. Все почти готово. Какие нибудь десять-пятнадцать минут и можно садиться за стол.
— Все хорошо, сынок, здесь никого нет. Тебе просто показалось — ласковый мамин голос успокаивал, уносил в страну, где нет никаких чудовищ, где светит теплое солнышко, и ветерок медленно шевелит зеленые листья яблони, растущей во дворе…
Сережка засыпал, чтобы следующей ночью все так же вскакивать, услышав сквозь сон, утробное хихиканье и тихий скрип открываемой двери чулана.
— Сережка… Сереженька… Я иду за тобой…
Сергей открыл глаза, возвращаясь из королевства небытия в царство боли. С трудом повернул голову — в обе стороны насколько хватало глаз, была все та же кирпичная стена.
— Помогите — простонал он.
Шея и подбородок взорвались огненной вспышкой. Наверно, сломана челюсть. Что с ним произошло? Почему он здесь?
Сергей шевельнулся и застонал. Боженьки, за что же такая мука?
Осторожно, по миллиметру, стараясь не делать резких движений, он принялся ощупывать пространство. Кирпич полукругом уходил в стороны. Протянуть руки дальше, за спину, не давала боль в груди. Сергей буквально ощущал, как при каждом вздохе, скрипят сломанные ребра, царапая друг друга. Нужно привстать, решил он, хотя бы чуть-чуть приподняться. Держась за стенку, упираясь лбом в обледеневший кирпич, он попытался разогнуться, помогая себе руками. Грудь взорвалась, разрывая сознание, потоками хлынувшей боли. Сергей зашипел, упрямо стиснув зубы. Тут же отозвалась желтой вспышкой шея и подбородок, словно сухой порох вспыхнул на оголенных нервных окончаниях. Дело дрянь.
Еще немного, ну давай же. Сергей приподнялся, и тут же рухнул вниз, почувствовав, как раскаленная лава впилась в левое бедро, скручивая истерзанное тело в тугой узел.
Аромат весны, и звук капель, падающих с крыши. Снег сошел, обнажив землю, с участками желтоватой травы. Сережка бежал, насвистывая — мама дала ему денег на конфеты — горсть звонкой мелочи. Детское счастье — полные карманы разноцветных леденцов.
— Сынок! Сынок, помоги…
Старуха сидящая на ступеньках магазина смотрела на него слезящимися глазами, в которых была бездонная тоска. Безобразная, сморщенная, от нее пахло старостью — лекарствами и застарелой мочой. В руках старуха сжимала жестянку из-под консервов, на дне которой лежало несколько монет.
— Сынок! Дай бабушке на хлебушек. За здравие надо дать…
Сережка остановился, опасливо поглядывая на старуху. По правде, говоря, вместо жалости он скорее чувствовал отвращение.
— Надо дать бабушке, надо дать…
Старуха протянула жестянку. Сережка машинально потянулся к ней, но, спохватившись, одернул руку, как ужаленный. Это было несправедливо — он всю неделю ждал, что мама даст на конфеты, и вот, теперь, отдать деньги и остаться без сладостей — никогда! Сережка похлопал себя по карманам, сделал удивленное лицо — мол, оставил деньги дома, и развернулся (можно было сходить в соседний магазин, минутах в пяти ходьбы отсюда).
— Что ж ты, сынок, пожалел денежку — зло засмеялась старуха.
Ее слова, словно камнем, ударили Сережку. Не оглядываясь, он втянул голову в плечи, и ускорил шаг…
— Пожалел бабушке копеечку — кричала старуха вслед — ничего сынок, боженька — он все видит. Попомнишь еще бабушку.
Сергей завернул за угол. Бабка продолжала кричать. Легкий ветерок донес до него последние слова старухи:
— Ночью не ходи — беду найдешь, накличешь…
Королева боль, боль-река, по волнам которой несет твое несчастное, измученное тело. Ты бьешься в ее смутных потоках, стремясь уйти на дно, где тихо и спокойно, и нет ничего…
Хриплый кашель вдребезги разбил покой, сверкнув сухой, беспощадной молнией в груди. За что?
Холод одолевал, к нему добавился тихий свист сверху. Заунывный, навевающий мысли о чем-то потустороннем. Сергей приподнял голову, не обращая внимания на пульсацию в подбородке. Светлый круг, маленький пятачок неба, не так далеко — если протянуть руку, останется где-то метр. Значит он в каком-то колодце или шахте. Вот только как он сюда попал?
Что за чертовщина. Что вообще происходит? Как же холодно!
Стол застелен белой, праздничной скатертью. Мама с тещей смотрят «Голубой Огонек», отчим с тестем на балконе курят, спорят про футбол. Бутылка шампанского, словно королева стоит на столе, в окружении подданных — рюмок и стаканов. В запотевшем графине ожидает своего часа наливка. Пара бутылок напитка, непременная селедка под шубой и маринованные грибочки. На кухне, в духовке томится утка с яблоками. На печке варится картошка. Все почти готово. Какие нибудь десять-пятнадцать минут и можно садиться за стол.
Страница
14 из 89
14 из 89
