Исцеление любовью

Два психопата в белых хлопчатобумажных перчатках.

Пришедшие из ниоткуда.

Изменившие всю ее размеренную жизнь.

Она слушает человека с картины, и начинает верить ему. Вовсе не потому, что тот не способен на ложь, просто ей очень хочется жить. Дышать этим воздухом, пускай он и пахнет кровью и спермой. Встречать рассветы и провожать закаты.

Радоваться каждому прожитому дню, каким бы страшным он не оказался.

Ее мучитель, наконец, оставляет ее в покое.

Сейчас они заберут все, что им нужно, и уберутся из ее дома.

Они не причинят ей зла, ведь человек с картины обещал, что она останется живой, и только лишь много-много лет спустя, совершенно случайно столкнется с одним из них, и ни за что не будет кричать, чтобы никто не вспомнил ее — окутанную болью и ужасом девчушку.

Они о чем-то шепчутся. Их голоса расслаблены и ленивы, но почему же от каждого слова веет холодным страхом? Забирайте все, только убирайтесь, оставьте в покое.

Но что это? Один из них, снова приближается к ней. В его руке нож. Тот самый…

Этого не может быть. Она ясно видит смерть в его глазницах. Смерть тоже смотрит на нее, приближаясь. Медленно, неотвратимо.

Он убьет тебя, детка. Вонзит нож глубоко-глубоко, в твое некогда прекрасное тело. И ты действительно никогда больше не увидишь его. Ты вообще больше ничего не увидишь.

Никогда!

Но ведь человек на картине обещал, что они уйдут. И она встретит его однажды…

Все так, но стоит ли верить обещаниям?

Девушка не знает. Не хочет знать — смерть приближается к ней, поигрывая ножом. Еще мгновение и…

Она кричит.

Славянск, июнь 2010

Звонок

1. Натали

Жизнь — дерьмо! Я в очередной раз убедилась в этом, слушая, как два пьяненьких мужичка забивают длинные, ржавые гвозди в крышку простого, соснового, оббитого красным атласом гроба. В нем лежала моя лучшая подруга Сью. Все просто — опухоль (последние недели Сью лежала одурманенная обезболивающим, не считая того времени, когда, ненадолго выходя из забытья, она каталась по кровати, страшно крича, судорожно пытаясь расцарапать грудную клетку, чтобы добраться до источника адской, нереально страшной боли). Когда все закончилось, я к своему стыду, испытала даже некоторое облегчение. Теперь Сью, наверно была в раю. Скорее всего, там, хотя на этот счет у меня было свое мнение. Снежка, она же Сью, курила как паровоз, приканчивая за день по полторы пачки, любила сильный пол (впрочем, пару раз мы с ней пробовали делать это друг с другом, просто так, для смеху), и считала, что от этой жизни нужно брать все.

— Держи хвост трубой, а нос пистолетом, Тэш — поучала Сью, куря сигарету, слегка оттопырив мизинец (она считала это весьма элегантным).

Я не всегда успевала за Сью, как ни старалась. Все эти бары, ночные клубы — Сью чувствовала себя там, как рыба в воде. Я пыталась не отставать от своей более продвинутой подруги — каждый вечер мы посещали пару-тройку заведений (шампанское, пиво, иногда немного коньяка, легкий, ненавязчивый флирт), потом, если парни оказывались достойными мачо, мы все вместе направлялись на квартиру Сью. Обычно мы с подругой ублажали своих кавалеров в разных комнатах, но иногда делали исключение, позволяя себе небольшое приключение. Днем же не выспавшаяся и зацелованная, я пыталась изображать бурную деятельность на рабочем месте, из последних сил стараясь не заснуть. Работая офис менеджером в небольшой фирме, занимающейся оптовыми поставками, я помимо основных обязанностей должна была несколько раз в неделю поддерживать бодрое настроение у директора (за полгода работы в конторе моя попа запомнила каждую трещинку на твердой поверхности стола, стоящего в кабинете у шефа). И вот теперь такая привычная жизнь разбилась вдребезги…

Конечно, разбилась она еще раньше — месяца три назад (я затрахалась сидеть дома, тупо уставившись в телевизор и поглощая запасы съестного в холодильнике) — но только сейчас я окончательно поняла, что мир перевернулся.

Перед тем, как накрыли гроб крышкой, я успела в последний раз взглянуть на покойницу — черты лица Сью заострились, придав ему неожиданно неприятное, хищное выражение. Родители — отец (скромный учитель математики в новомодном колледже) и мать — домохозяйка, нарядили дочь в самое приличное одеяние, которое только смогли отыскать в гардеробе Сью.

Не спеша, работяги просунули под обитель Сью два длинных полотенца и начали опускать гроб в яму. Бросая горсть земли в яму, я, как ни странно, думала только об одном — как теперь одна буду проводить свои вечера. Не будет больше двух подружек-хохотушек Тэш и Сью — останется Чужих Наталья Александровна (послал же бог фамилию) одна одинешенька. Я сама не ожидала от себя такого эгоизма, и поэтому мне было немного не по себе. Мысли упорно возвращались к проблеме одиночества, которое, надо признать, страшило меня больше всего.