Герои и Злодеи

Только десять представлений!

Виртуоз смычка и маэстро струн -

сеньор

Пьер О. Каас.

Спешите приобрести билет!

— Как же так? — недоумевал юноша, шествуя мимо закрытых лавок и размышляя вслух. — Первое выступление уже завтра, а я не знаю, что исполнить перед зрителями. Да и как?! Я же никогда не играл перед большим количеством людей, а тут целый театр! Да тут от волнения умереть можно. Хотя до смерти ему еще далеко, но все равно. Надо хоть что-то выучить.

Он не возлагал особых надежд на то, что зрители воспримут на ура его жалкие придумки годичной давности, ведь когда он пытался исполнить их в таверне, его освистали, а кто-то даже запустил в него кружкой. Оставалось только одно — вернуться в свою каморку и постараться придумать что-то такое, с чем не стыдно выйти на сцену. Так Пьер и поступил.

Ворвавшись в комнату, он разложил на подоконнике нотные листы, заляпанные жиром, и принялся писать на них нотные знаки. Юноша сначала даже не понял, что произошло: едва забрезжил рассвет, его глазам предстало практически законченное произведение, не хватало лишь коды. Быстро пробежав глазами свой шедевр, Пьер понял, что никому не удастся написать нечто подобное. Никогда. Захлебываясь слезами восторга, он осознал, что его давняя мечта начала сбываться. Про цену, которую пришлось за нее заплатить, вспоминать даже не хотелось.

Упав, не раздеваясь, на кровать, Пьер погрузился в сон, чтобы проснуться знаменитым.

К вечеру уже весь город знал о предстоящем выступлении знаменитого артиста. Хозяин театра был очень удивлен, когда узнал, что все билеты распроданы, а у касс еще толпятся желающие попасть на представление. И единственное, что он никак не мог вспомнить — когда он успел пригласить этого самого сеньора О. Кааса. Но, в конце концов, какая разница, если зритель ломится? Ведь это означает только одно — звонкая монета посыплется в карман. Ради такого хозяин поставил на пустующее место лавки и распорядился продать билеты всем желающим. Негоже лишать людей прекрасного, если имеется к нему тяга.

Незадолго до начала представления в кабинет хозяина театра постучались.

— Войдите! — крикнул толстяк, сидевший за огромным бюро красного дерева.

Дверь скрипнула, и на пороге возник молодой человек непрезентабельного вида.

— Вечер добрый. Господин Камбер?

Тот промокнул лысину платком и обратился к вошедшему.

— У меня нет вакансий, прошу вас покинуть мой театр. Поищите работу в мясной лавке. Третьего дня там произошел несчастный случай: помощник мясника себе руку топором оттяпал.

Юноша откашлялся в кулак. Он не боялся быть узнанным, поскольку никто никогда не обращал на него внимания. Для всех в этом городе музыкант был невидимкой.

— Меня зовут Пьер Огюстен Каас. Это я сегодня даю концерт, впрочем, как и всю декаду.

Теперь пришла очередь закашляться Камберу.

— Вы?! — удивился он, окинув гостя взглядом с головы до ног.

Пьер прошел к столу и бесцеремонно сел напротив толстяка, заняв пустующий стул, который явно предназначался для посетителей.

— Пусть мой внешний вид вас не смущает. Дорожная неприятность. Остался без копейки, а мой саквояж украли. Только скрипка и уцелела, — Он продемонстрировал потертый кофр. — Добрые люди помогли кое-какой одежонкой. Вот, ознакомьтесь.

Юноша протянул хозяину театра сложенный вчетверо пожелтевший лист бумаги.

— Ну, вроде настоящая, — покрутил в руках документ Камбер. — Вы уж меня простите, но слишком вы молоды для маэстро…

Пьер ухмыльнулся.

— Не обращайте внимания на мою молодость. Будем считать, что я хорошо сохранился.

— Да мне-то все равно, — сказал толстяк, достав из ящика стола два стакана и разлив в них из бутылки крепкого, — но горожане — народ такой, для них внешний вид много значит. Возраст — показатель умения и опыта.

— Ну, с этим я могу поспорить. Я слышал, что вы ранее сами занимались музыкой, пока не открыли театр, — толстяк согласно кивнул. Пьер открыл чехол и вынул из него нотные листы. — Вот моя соната, вчера написал.

Камбер стал просматривать предложенный материал, так как соображал в данном вопросе, и уже на третьем листе не смог сдержать слезу. Высморкавшись в платок, толстяк встал и отошел к окну, чтобы зачем-то зажечь еще одну масляную лампу, хотя освещения остальных десяти, расположенных на шкафах, вполне хватало. Распахнув створки, он глубоко вздохнул и резко повернулся, сев на подоконник.

— Знаете что, сеньор Каас, моя костюмерная и мои лучшие гримеры к вашим услугам, — хозяин театра освободился от занавески, которая развевалась под порывами ветра. — Что-нибудь еще желаете?

Пьер задумался.

— Если вы не против, то я бы предпочел гостинице ваш театр. Можете сэкономить на стороже, — Он улыбнулся. — И хотелось бы одолжить вашего пианиста, если таковой имеется.