Проект Зомби

— Нет… — робко шептал Болюхин, глядя на то, как символ могущественного Эшу все больше и больше проявляется на земле, прямо под его ногами.

— Но… В колдовстве, тем более черном, не может быть никаких «но». Тут действуют свои законы, не прописанные нигде. Да, конечно, сила мысли, слова-молитвы-заклинания, и… так необходимая для тебя неуязвимость передается по наследству… иногда делаются исключения из правил. Ты…

Он неожиданно бросил рисовать и пронзительно посмотрел на русского.

— … ты ведь сам — сплошное исключение из общих правил. Не так ли?

— Ну-у-у…

— Смотри же, белый человек!

После этих слов он засунул руку в небольшой мешочек «гри-гри», болтающийся у него на шее, и выудил оттуда какой-то сморщенный кусочек высохшей донельзя кожи.

— Что это? — не без интереса протянул Болюхин, понимающий, что перед ним в этот момент открывается святая святых самого загадочного колдовства на планете Земля.

— Это, — Уомбо улыбнулся, — это моя сила, в том числе и неуязвимость, если хочешь. Это язык моего учителя, мир его праху в стране вечного покоя! По его приказанию, принимая его силу, когда он находился на смертном одре, я откусил его язык. Только так мой учитель мог уйти спокойно в мир иной, не особенно беспокоясь, что останется после его ухода здесь, где теперь правлю я… Язык издревле передается вместе с колдовской силой, как куриная лапка при первом посвящении в филью-ди-санту; как маленький, вылепленный из глины черепок при посвящении в Мамбо или Хунганов… Ты же теперь должен получить его от меня, так как я безнадежно стар и больше не могу что-то менять. Болезни Эгунов, с которыми я общался всю свою жизнь, слишком сильно одолели меня, и если я не передам тебе его…

Он протянул Болюхину высохший язык старого колдуна.

— … то вскоре, вместо места вечного покоя и света, попаду в мир демонов, посланцами которых и являются эти ненавистники-Эгуны. Бери, пока я не передумал, и помни, что зло не бесконечно, бесконечна лишь борьба с ним… Запомни, твое дело служить этому миру, а не бороться против него! Сыпь угли на хворост, раздуй их хорошенько, пусть вместе с пламенем унесусь я в светлые чертоги Эшу.

Болюхин помог старику взобраться на костер и перевернул горшок с углями на охапку сухой соломы. Она мгновенно занялась, вместе с нею и дрова.

— Слейся со светлыми силами Неба и только их призывай себе в помощь, — продолжал завещать колдун, — и помни, что главный враг всего земного, а значит, и твой главный враг — злобный черный демон Ктулху, коварный и подлый убийца, который уже много тысячелетий пытается поработить этот мир. — С этими словами старец поднес к губам флакончик с жидкостью и выпил его.

— Кто ты сказал? — в изумлении воскликнул Болюхин. — Кого ты…

Но по телу Уомбо уже пробежала короткая дрожь и голова его упала. Может быть, он потерял сознание, а возможно, и умер.

«Куда-то теперь попадет твоя душа?» — с горечью думал Болюхин, проваливаясь в сон.

Он не знал, что поисковая партия заметила огонек костра и взяла туда ориентир, а утром его нашли вооруженные люди и спросили, что он, европеец, делает в этих местах.

Когда он по мере своего знания языка объяснил им, кто он такой и откуда взялся, его отправили в лагерь и вертолетом доставили во дворец «отца нации». Во встретившем его президенте Болюхин с ужасом узнал бывшего командира Марселя. Марсель тоже узнал его. Возвращение Болюхина на родину было обставлено как жест доброй воли, и Москве скрепя сердце пришлось простить бывшим союзникам по лагерю долг в полмиллиарда долларов.

Но с той поры Болюхин ни разу не оказывался в окружении семи углов. И ни разу не чувствовал во рту вкуса крови. До тех пор, пока…

Морфологи. Москва, 18 октября 200… года

В половине десятого утра пьянчуга, которого поутру выпроводили из расположенного неподалеку вытрезвителя, стоял перед воротами в ограде симпатичного здания школьного типа. Шевеля губами, он силился прочесть вывеску у сторожки.

— Кузавальный формол… тьфу ты черт! Блин! Надо же, блин, понапридумывали, блин.

Оглушительный сигнал клаксона заставил его подскочить на месте. Прямо за его спиной стоял черный «Опель-Фронтера», в котором сидел молодой человек лет двадцати пяти и делал жесты рукой — проходи, мол.

— Слышь, братан! — воскликнул алкаш, словно обретя родственную душу. — Прочитай, что там написано, а то никак не разберу, блин.

— «Институт каузальной морфологии» при фонде «Общественное право и законность», — прочитал молодой человек вывеску, которую и без того знал наизусть.

— Инда… — покачал головой его собеседник. — Надо же. А я смотрю, куза… казу… Хм, слушай, а что они в этом неституте делают, ты же туда едешь, вроде должен знать.

— Дурью маются и фигню всякую мурыжат! — в сердцах воскликнул молодой человек и вновь нажал на клаксон.