Чердак

Писака

Может, ему доведется забрести в ту сторону, где Вселенная теряет свои границы и начинается неизведанное — что-то похожее на фантасмагорию. Но, так или иначе, пока ничего ещё не было известно — не ему, не кому-либо (чему-либо). Пока — он работал над своим новым рассказом, и у него ничего не получалось. Начало вышло неплохое: дорога — маньяк-убийца, по которой с убийственной скоростью носятся иномарки с начинающими водителями за рулем, и дом, стоящий подле этой дороги и взятый за главный персонаж. В дом поселяется семья из пяти человек: муж, жена, дети (две дочери-близняшки и сын, на год младше своих шестилетних сестёр). И единственное, что беспокоило хозяина дома (мужа и главу семейства), это дорога. Ползарплаты он угрохал на металлический забор, чтоб тот огибал дом и позволял детям чувствовать себя за ним как за другим забором… с колючей проволокой. Но в одну из ночей он проснулся от собственного крика, и не обнаружил рядом с собой жены… Не было и детей в их кроватках (двухъярусная кровать в спальне дочерей выглядела так, словно дочерей этих с нее унесли чьи-то огромные и безжалостные руки; в спальне сына на кровати осталось… несколько капель крови… Но когда мужчина подошёл к окну, он остолбенел… Он увидел на дороге собственную жену в ночной рубашке и троих детей; складывалось впечатление, что они вчетвером играли в некую чудовищную игру: перебегали дорогу перед самыми «быстрыми» иномарочками (типа «феррари», «Ситроена» или «Роллс-ройса»), за рулем которых находились любители быстрой — русской (новой-русской) — езды; езды с ветерком и максимально повышенной скоростью. Оказывается, жена этого мужчины и дети страдали лунатизмом… Здесь Юрий Владивостоцкий и остановился; он не мог продолжать, а когда пытался, получалась какая-то ерунда. Много произведений он загубил таким образом: вроде бы, начала получались неплохими (некоторые даже гениальными), но… наступал «стоп» и дальше ничего не клеилось. Для него это было хуже «творческого кризиса» и атомной войны вместе взятых. Но не все рассказы у него получались такими «недоделанными»; бывали моменты, когда он начинал плотно и упорно работать над рассказом и не «останавливался» до тех пор, пока его личное мнение — мнение автора — не подсказывало ему, что всё что он хотел сказать, уже сказано и пора бы уже вводить какой-нибудь эффектный финальный эпизод и потихоньку завершать произведение. Не зря ведь Юрий несколько месяцев назад нанял себе платного литературного агента и напечатал несколько книжек, над которыми он проработал немало лет (несколько лет подряд он писал различные повести, рассказы и четыре романа). Но опубликовались не все его вещи. Не потому, что в некоторых из его вещей было слишком уж много через чур богатой фантазии и мало здравого смысла, а совсем по другой причине. Юрий иногда размышлял над этой причиной, потому что она крылась в нём самом, и скорее всего это было «желание печататься», так можно было бы назвать ему этот «недостаток». Ещё в юности (а писать он начал именно тогда) его очень часто одолевала навязчивая идея, что печатать его не будут, как он ни старайся. Иногда даже хотелось бросить всё к чертовой матери и не заниматься больше этой бестолковостью. Но Юрий не бросил, а начал писать для себя, как бы «на заказ». Когда он хотел почитать какую-нибудь литературу и не находил нигде то что ему было нужно, то он пробовал это сам написать, и иногда у него получалось. Но желание печататься не покидало его никогда. И как только случай свёл его с Союзом писателей, он даже и сам не ожидал, что всё так до идиотизма просто: «плати деньги и нет проблем». Так он начал печататься. И только немного позже его стал мучить новый вопрос: «а много ли у меня читателей?»

Проблема пришла к нему сразу после того, как он узнал, что читателей у него достаточно. Вот тут и начались эти чёртовы «стопы» («торможения»). Он уже и не знал, что с ними делать, продолжения не поддавались ни в какую.

Так Юрий Владивостоцкий и дожил до этого «самого скучного» дождливого дня (много ли таких впереди?), когда в голову вообще ничего не лезло и неплохо было бы уже подумать о самоубийстве… Во всяком случае, Юрий не принадлежал к числу тех людей, которые неудачи и невезения топят в спиртном.

Именно в этот день Юрий вспомнил о чердаке…

Давненько он о том чердаке не вспоминал. Ещё в детстве чердак прогонял по его коже мурашки всякий раз, как он туда залезал. В общем-то ничего особенного там не было, кроме кровати, табуретки и многих старых вещей; просто по чердаку витала какая-то дурная энергия, и, когда шестилетний Юрик летом забирался на чердак спать, то, пока он в приятном одиночестве лежал в постели, его начинали охватывать разные мысли; иногда эти мысли казались ему довольно странными; например, когда по шиферной крыше чердака барабанил дождь и Юра не мог уснуть, ему почему-то всё время казалось, что на крыше кто-то сидит (сидит и ждёт, пока все уснут). Или, когда он забирался на чердак, ему начинало казаться, что в доме — под чердаком — не всё ладно: не забрался ли в дом кто посторонний, пока Юрка залазил на чердак.