Когда всё вокруг гремит как стиральная машина «рига» невольно забываешь обо всём. Всё трясётся, зубы стучат даже если их стиснуть, щёки болтаются как желе. Точно меня загрузили в машину заместо белья. Вот только стиральные машины обычно стоят в ванной, а не летят с орбиты, охваченные пламенем. Только если у стиральной машины заклинит люк, то ты просто возьмёшь отвёртку, да и открутишь его, а у меня не хватит на это времени.
Добавить в моё избранное
32 мин, 54 сек 12635
Мне осталось падать пару минут. Именно падать, не приземляться. Я чётко вижу это ошибку в градусах, она может меня погубить. А если не она, то другая, задержавшая двигатели третьей ступени и отклонившую мою орбиту. Если даже не эта, то сотня других, незримых, мною ошибок. Ошибок, которые безусловно были совершены в этом треклятом полёте.
И вот остаётся дёрнуть за рычаг, покинуть «Восток-7» и жать лучшего, ждать наконец завершения этого длинного полёта. Если люк не откроется, а кресло останется исправно, то двигатели запустятся, а моя голова на невероятной скорости встретит иллюминатор. Если люк исправен, а двигатели нет, зажимы отпустят меня, и я буду болтаться как шарик в погремушке пока корабль не раскроет свои парашюты, и не ясно что будет со мной к тому моменту. Это лишь из того что я знаю, из того что вижу и могу прикинуть за пару минут. А сколько ещё мелких, неисправностей, о которых остаётся только гадать, но способных лишить меня жизни? Не то что бы я скептик, верю, что всё должно сломаться одновременно, вовсе нет. Но беда, как мы знаем, не приходит одна.
Беда показалась ещё на стартовой площадке, отвлекла всех понемногу, то там, то сям, и полёт отложили на несколько часов. Она привела своего муженька, «мастера на все руки», он до того дочинил корабль после проверок, что третья ступень и подвисла. Своего сына она конечно не забыла, этот радиолюбитель завёл шарманку, забил частоты, поэтому связь, в последнее часы, и пропала. И подругу свою тоже взяла, она своей «красотой» затмила «взор» и градусы сбились. Хоть последнее я, наверное, преувеличиваю, тут сам оплошал, плохо рассчитал новую орбиту. Тем не менее Беда пришла целым табуном, и мне остаётся лишь гадать кто, там, за спинами уже явившихся.
Конечно это всё фантазия. Никто не приходил на космодром. Я не верю в саботаж. Легче поверить, что я приземлюсь, мне подарят медаль лётчика-космонавта, за заслуги, и у всех детишек советского союза будет перехватывать дыхание только они услышат моё имя по радио.
Волна хлестнула мне в лицо сразу, как только люк открылся. Настоящая вода, целый поток разбивается о шлем прямо перед носом. Может я упал в океан? Приземление, то есть приводнение в океан нельзя было исключать как конечную точку. Но мне всё-таки кажется рановато для воды, не мог же океан за время моего путешествия подняться на семь километров вверх. Я ведь не на планету Миллера приземляюсь, а на Землю.
Двигатели в кресле, несмотря на воду, смогли зажечься и катапультировать меня. Я вышел гладко, как по маслу, и сразу ударился о грубый, как щебёнка, ветер. Оказалось, это даже не дождь, это буря, ураган, тайфун, шторм. Даже в Ленинграде, когда Нева поднялась и затопила город в декабре шестьдесят четвёртого, я не видел, чтобы земля принимала столько воды.
Вот Беда и показала вечно плачущую дочь своей подруги. Если бы я не знал, что приземляюсь сейчас на Землю, то не поверил бы что над головой небо. Облака больше похоже на чёрные пустоты космоса в которых изредка поблёскивает молния. И язык не поворачивается назвать их чем-то обыденным.
Молнии клубятся в небе как змеи в своём логове, перекатываются с одного пушистого комка в другой. Стабилизирующий парашют открылся и меня закрутило, быстрее меня крутило разве только на центрифуге.
Ветер швырял меня как помятый фантик от конфеты, то туда, то сюда. Дождь всей стеной извивался за бурей как в самом экзотическом танце. Парашют раскрылся, я смог отличить в зелёном пятне, леса, луга, вдали где-то там даже есть город.
Корабль тоже раскрыл свой парашют, похоже ветер не может ему помешать, он упадёт на луга.
Всё затмила светом.
Змея нанесла удар.
Укусила и тут же растворилась, исчезла, ушла обратно в своё логово. Гром на востоке прокатился по небу оживляя остальные молнии и их насмешливые вспышки. Она ударила точно в корабль и жгучим ядом стала сжигать его.
Скоро нужно отделяться от кресла.
Огонь изрыгался из обоих шлюзов. Он облизывал своими языками наружность шара, обугливает всё что не успело сгореть в атмосфере, но похоже сгорит от небесного разряда в несколько тысяч вольт.
Все данные, вся миссия, цель полёта. Всё горит. У меня осталась только тетрадь, но вряд ли в ней есть хоть одна десятая того что находилось на корабле.
Кресло сползло из-под меня, мягко, я даже нечего не почувствовал. Несмотря на лёгкость оно было моими кандалами. Теперь же оно падает вниз и закручивается ветром, как монетка, подброшенная на жребии. Орёл или решка? Это конец, или только начало?
Когда кресло отпустило меня я смог поменять курс, подальше от деревьев, от леса. Мокнуть на ветках дуба пока приедут спасатели не в моих планах.
Мои ноги коснулись земли. Я тут же упал, будто без сил, хотя бодр как никогда. Мокрый парашют накрыл меня. Здесь так хорошо. Травинки колются в стекло скафандра прямо перед моим лицом.
И вот остаётся дёрнуть за рычаг, покинуть «Восток-7» и жать лучшего, ждать наконец завершения этого длинного полёта. Если люк не откроется, а кресло останется исправно, то двигатели запустятся, а моя голова на невероятной скорости встретит иллюминатор. Если люк исправен, а двигатели нет, зажимы отпустят меня, и я буду болтаться как шарик в погремушке пока корабль не раскроет свои парашюты, и не ясно что будет со мной к тому моменту. Это лишь из того что я знаю, из того что вижу и могу прикинуть за пару минут. А сколько ещё мелких, неисправностей, о которых остаётся только гадать, но способных лишить меня жизни? Не то что бы я скептик, верю, что всё должно сломаться одновременно, вовсе нет. Но беда, как мы знаем, не приходит одна.
Беда показалась ещё на стартовой площадке, отвлекла всех понемногу, то там, то сям, и полёт отложили на несколько часов. Она привела своего муженька, «мастера на все руки», он до того дочинил корабль после проверок, что третья ступень и подвисла. Своего сына она конечно не забыла, этот радиолюбитель завёл шарманку, забил частоты, поэтому связь, в последнее часы, и пропала. И подругу свою тоже взяла, она своей «красотой» затмила «взор» и градусы сбились. Хоть последнее я, наверное, преувеличиваю, тут сам оплошал, плохо рассчитал новую орбиту. Тем не менее Беда пришла целым табуном, и мне остаётся лишь гадать кто, там, за спинами уже явившихся.
Конечно это всё фантазия. Никто не приходил на космодром. Я не верю в саботаж. Легче поверить, что я приземлюсь, мне подарят медаль лётчика-космонавта, за заслуги, и у всех детишек советского союза будет перехватывать дыхание только они услышат моё имя по радио.
Волна хлестнула мне в лицо сразу, как только люк открылся. Настоящая вода, целый поток разбивается о шлем прямо перед носом. Может я упал в океан? Приземление, то есть приводнение в океан нельзя было исключать как конечную точку. Но мне всё-таки кажется рановато для воды, не мог же океан за время моего путешествия подняться на семь километров вверх. Я ведь не на планету Миллера приземляюсь, а на Землю.
Двигатели в кресле, несмотря на воду, смогли зажечься и катапультировать меня. Я вышел гладко, как по маслу, и сразу ударился о грубый, как щебёнка, ветер. Оказалось, это даже не дождь, это буря, ураган, тайфун, шторм. Даже в Ленинграде, когда Нева поднялась и затопила город в декабре шестьдесят четвёртого, я не видел, чтобы земля принимала столько воды.
Вот Беда и показала вечно плачущую дочь своей подруги. Если бы я не знал, что приземляюсь сейчас на Землю, то не поверил бы что над головой небо. Облака больше похоже на чёрные пустоты космоса в которых изредка поблёскивает молния. И язык не поворачивается назвать их чем-то обыденным.
Молнии клубятся в небе как змеи в своём логове, перекатываются с одного пушистого комка в другой. Стабилизирующий парашют открылся и меня закрутило, быстрее меня крутило разве только на центрифуге.
Ветер швырял меня как помятый фантик от конфеты, то туда, то сюда. Дождь всей стеной извивался за бурей как в самом экзотическом танце. Парашют раскрылся, я смог отличить в зелёном пятне, леса, луга, вдали где-то там даже есть город.
Корабль тоже раскрыл свой парашют, похоже ветер не может ему помешать, он упадёт на луга.
Всё затмила светом.
Змея нанесла удар.
Укусила и тут же растворилась, исчезла, ушла обратно в своё логово. Гром на востоке прокатился по небу оживляя остальные молнии и их насмешливые вспышки. Она ударила точно в корабль и жгучим ядом стала сжигать его.
Скоро нужно отделяться от кресла.
Огонь изрыгался из обоих шлюзов. Он облизывал своими языками наружность шара, обугливает всё что не успело сгореть в атмосфере, но похоже сгорит от небесного разряда в несколько тысяч вольт.
Все данные, вся миссия, цель полёта. Всё горит. У меня осталась только тетрадь, но вряд ли в ней есть хоть одна десятая того что находилось на корабле.
Кресло сползло из-под меня, мягко, я даже нечего не почувствовал. Несмотря на лёгкость оно было моими кандалами. Теперь же оно падает вниз и закручивается ветром, как монетка, подброшенная на жребии. Орёл или решка? Это конец, или только начало?
Когда кресло отпустило меня я смог поменять курс, подальше от деревьев, от леса. Мокнуть на ветках дуба пока приедут спасатели не в моих планах.
Мои ноги коснулись земли. Я тут же упал, будто без сил, хотя бодр как никогда. Мокрый парашют накрыл меня. Здесь так хорошо. Травинки колются в стекло скафандра прямо перед моим лицом.
Страница
1 из 10
1 из 10
