Песок в глазах

Оставить своим друзьям только воспоминания и свой собственный труп. Но что-то внутри него продолжало поддерживать его и подпитывать его силы, надеясь на благоразумие. Он резко распахнул глаза и изо всех сил начал грести руками. Еще несколько мгновений, и он оказался на поверхности.

Теодор никогда не умел хорошо плавать, и как бы его не учили, он продолжал топориком идти ко дну. Он знал, что выбрался на поверхность не потому, что научился хоть чему-то, а потому что организм был теперь на пределе своих возможностей. Уже завтра он снова будет тонуть, глупо барахтаясь в воде. Если, конечно, кто-нибудь его загонит в эту воду. До берега было всего ничего, и, нахлебавшись достаточно воды, Теодор смог выбраться. Он яростно отплевывался, чувствуя жуткую боль в легких. Он не видел ничего вокруг, только где-то позади него мерцали огоньки домика, который стал его последним приютом. Теодор вытряхнул воду из ушей, но результатом своих стараний не был доволен: он по-прежнему чувствовал себя глухим.

С трудом поднявшись на ноги, он обнял себя, пытаясь унять крупную дрожь во всем теле, и огляделся в поисках лучшей дороги. Но кроме огоньков вдали и моста через ручей, из которого он только что выбрался, ничего не было видно. Теодор не первый раз был напуган. Он никогда еще не заходил так далеко в этот негустой лес, и тем более не был здесь ночью. Но больше всего его пугало то, что не помнил, как вообще оказался здесь. Теодор всегда был уверен, что абсолютно здоров, не страдает лунатизмом или галлюцинациями. Тем не менее, ни один здоровый человек, думал он, не попадет ночью в лес, понятия не имея о причинах подобного. Где-то вдалеке проухала сова, и Теодор понял, что пора возвращаться и как можно скорей, а не раздумывать посреди глухого леса.

Первые шаги дались ему с трудом. Ноги подкосились, подошва ботинок заскользила по мокрой земле, и он чуть не рухнул обратно. После холодного душа в реке осенний воздух казался ледяным. Теодор сумел удержать равновесие и продолжил путь более мелкими шагами. Жуткий вой ветра заставил его остановиться. Еще никогда ему не приходилось слышать столь страшные звуки леса, и теперь он по-настоящему ощутил всю обреченность своего положения. Он не впервые слышал подобные звуки, о них рассказывали ему здешние фермеры, о них говорил Ханс, и Теодор прекрасно знал их природу. Он понимал, что бежать ему нельзя, иначе он обречен, но и медлить он тоже не мог. Вой усилился, и Теодор, вздрогнув, поспешил продолжить свой неблизкий путь.

Огни фермерского домика становились все ближе и больше, и вскоре Теодор различил свет фонаря, какой висел на двери в прихожей, и подумал, что его ищут. Ему казалось, будто кто-то зовет его по имени, и голос этот был до боли знаком. Теодор был абсолютно уверен, что голос он слышит со стороны фермы. Сделав еще пару шагов, он почувствовал, как нога проваливается в какую-то яму, а затем ледяная вода залилась ему в ботинок и начала пропитывать штанину. От испуга Теодор не сразу среагировал и провалился по самое колено. В панике он попытался выдернуть ногу, но ничего не выходило, пока он не перестал двигаться. Он попытался взять себя в руки, в голове его говорил голос отчима, призывавший его к действию. Теодор несколько раз глубоко вдохнул и сумел вытащить ногу из ямы. Он не мог видеть, как теперь выглядит, но был уверен, что все хуже некуда. Вой не прекращался, и маленький Теодор, подгоняемый суеверным страхом, немедля продолжил путь, предварительно вытряхнув воду из своего ботинка.

Он напрочь забыл об осторожности в тот момент, когда со стороны домика донесся громкий голос Ханса, зовущий его по имени. Он больше не мог терпеть, ему стало невыносимо страшно, отчего теперь он дрожал всем телом. Забыв напрочь обо всем, что ему говорили, чему его учили, забыв об осторожности, которая не раз спасала жизни путникам, Теодор бросился в сторону фермы на свет фонаря и голос друга. Но голос больше не повторился. Через несколько шагов Теодор оскользнулся на мокрой земле и упал на колени. И это падение спасло ему жизнь.

Что-то блеснуло перед самым его носом и с сокрушительной силой обрушилось на его худенькое тельце. Острие попало на ключицу и перерубило кость, застряв глубоко внутри тела. Нападавший резко выдернул клинок, и Теодор упал навзничь. У него перехватило дыхание, и вместо крика из глотки вырвался странный хрипящий звук. Всю его правую часть тела до самых кончиков пальцев жгло огнем, он прижал ладонь к ране и почувствовал, как кровь сочится сквозь пальцы. Он с трудом поднял голову, и перед ним возник ужасный образ, что на всю жизнь врезался ему в память. Теодор в темноте различил лишь горящие желтые глаза, рот без губ, полный острых зубов, развевавшуюся на ночном ветре накидку и тощую руку, сжимавшую оружие. Перед ним будто стоял призрак, порождение его собственной фантазии, но этот образ был слишком безобразен, чтобы быть плодом его слаборазвитого воображения. Ему виделся изуродованный полуразложившийся труп, что обрел способность существовать.