Добавить в моё избранное
269 мин, 30 сек 18108
Нокс в который раз понял, что Лоуэлл вновь что-то скрывает.
Теодор появился в дверях трактира так незаметно, что Нокс чуть не прохлопал все ушами. Он закинул на соседнее сидение багги какой-то сверток, в котором, как подумал Нокс, было то самое оружие, и стоял, ожидая, когда кто-то выйдет из дверей. Вскоре на пороге появился полноватый, низкого роста человек с приятными чертами лица, и Лоуэлл сказал ему, что отправляется обратно в город. Тот лишь пожелал ему удачи и остался стоять, где стоял, провожая взглядом товарища. Нокс поднялся с места, лишь когда багги скрылся за столбом пыли.
Лоуэлл, конечно, не догадывался, что за ним увязался хвост. Он едва ли мог о чем-либо думать, кроме письма. Он медленно ехал по дороге и периодически бросал взгляд в сторону клонящегося к горизонту солнца. До заката оставались считанные часы. Город оказался в поле зрения не скоро, но на середине пути Лоуэлл резко свернул с дороги, поднимая волну песка и камней, и вжал педаль в пол. Небольшая ферма — символ его странного детства, которое нельзя было назвать ни хорошим, ни плохим — теперь состояла из побитого пустынными ветрами дома, небольшой опустевшей давно конюшни и облупившегося заборчика. Когда-то Лоуэлл стоял за этим заборчиком, подставив лицо под теплые струи ночного воздуха, и глядел, как вереница машин едет на товарную площадь. Как в этих машинах, размахивая ружьями и радостно перекликаясь, сидели молодые охотники, собравшиеся «бить зверя, сошедшего с вершин Сьерра-Невады». И как через несколько дней грузовик вез их бездыханные тела обратно в город. Теодор знал, что никаких «зверей сошедших» в пустыне не было, но как он мог объяснить бестолковым охотникам, что тот, за кем они гнались, неуловим? Лоуэлл не любил этот дом, ибо всякий приезд сюда заканчивался плохими воспоминаниями.
Он оставил багги невдалеке от полузатоптанной зверями дорожки и ступил на землю своего детства. Перед домом торчала редкая растительность, которую и травой нельзя было назвать. Забор кое-где совсем окосел, конюшня выглядела, как разбитый улей на заброшенной пасеке. Дом стоял прямо, но краска с досок почти отлупилась, да и сами доски начали местами гнить. Входная дверь была плотно затворена и, когда Лоуэлл резко рванул ее на себя, еле удержалась на петлях. В доме песка было не меньше, чем на дороге. Окна сильно облезли, и между рамами целыми маленькими барханами лежал песок. Занавесок здесь не было, только в гостиной оставалась кое-какая мебель, да в кухне старая побитая утварь. Дом опустел и задохнулся в пыли.
В гостиной бегали мелкие грызуны, встревоженные стуком подошв его ботинок. Лоуэлл неторопливо прошелся по всему дому, по привычке касаясь стен, перил, мебели. На пальцах оставался слой пыли. Забирать, по существу, из дома было больше нечего. Все книги, многочисленные фотографии в рамках, мелкие трофеи и дурацкие сувениры с товарной площади перекочевали в дом Эйзеров еще задолго до восхождения на Сьерра-Неваду. Но Лоуэлл чувствовал острую необходимость побывать в этом доме, как он считал, в последний раз. Он зашел в свою комнату, к которой так долго привыкал в детстве: люстра давно разбилась, кровати, на которой он любил прыгать, больше не было. Комната была уже не та, и Лоуэлл поспешил ее покинуть. Единственным местом, которое не пострадало от отсутствия мебели и прочих атрибутов, был кабинет Эйзера-старшего. От стен здесь веяло таким же холодом, как от самого старика, когда он был еще в своем уме. По спине у Теодора пробежали мурашки.
Лоуэлл не мог сказать точно, сколько пробыл в доме, но когда он вышел, солнечный диск уже коснулся линии горизонта. Немного помешкав, Теодор взял с сидения сверток и отнес его в дом, уложив на продавленный диван. Больше задерживаться здесь он не стал. Добрался он до города почти в сумерки. Придорожные кафе и пабы уже светились огнями в окнах и над дверьми, а на улицу повылезали веселые компании. Лоуэлл отыскал у въезда в городок укромное местечко для багги и продолжил свой путь пешком. Хоть пыль и не мешала больше ему дышать, он все не стал снимать с лица платок, а только повыше подтянул его. Место назначения он отыскал быстро: около лавки Грегсона собралась большая толпа. У входа в его дом висели фонари, отчего маленький пятак превратился в одно светлое пятно. Лоуэлл поглядывал на солнце, скрывшееся уже наполовину, и не спеша шел к лавке. На его приход никто не обратил внимания, как и сам Теодор не обращал внимания на остальных. Длинный череп на двери моментально приковал к себе его взгляд. Под ним свободно развевалась на вечернем ветерке накидка из узорчатой ткани, и перед мысленным взором Лоуэлла всплыл труп в пещере Сьерра-Невады.
Грегсон, мужчина уже немолодой, совсем не красивый и немного полноватый, начал сворачиваться, когда город накрыла темнота. Над пустыней взошел серебряный месяц, повеяло холодным ветерком. Покупатели, да и простые прохожие, зашедшие поглазеть на необычную находку, неохотно расходились, все еще задерживаясь напротив двери хозяина лавки.
Теодор появился в дверях трактира так незаметно, что Нокс чуть не прохлопал все ушами. Он закинул на соседнее сидение багги какой-то сверток, в котором, как подумал Нокс, было то самое оружие, и стоял, ожидая, когда кто-то выйдет из дверей. Вскоре на пороге появился полноватый, низкого роста человек с приятными чертами лица, и Лоуэлл сказал ему, что отправляется обратно в город. Тот лишь пожелал ему удачи и остался стоять, где стоял, провожая взглядом товарища. Нокс поднялся с места, лишь когда багги скрылся за столбом пыли.
Лоуэлл, конечно, не догадывался, что за ним увязался хвост. Он едва ли мог о чем-либо думать, кроме письма. Он медленно ехал по дороге и периодически бросал взгляд в сторону клонящегося к горизонту солнца. До заката оставались считанные часы. Город оказался в поле зрения не скоро, но на середине пути Лоуэлл резко свернул с дороги, поднимая волну песка и камней, и вжал педаль в пол. Небольшая ферма — символ его странного детства, которое нельзя было назвать ни хорошим, ни плохим — теперь состояла из побитого пустынными ветрами дома, небольшой опустевшей давно конюшни и облупившегося заборчика. Когда-то Лоуэлл стоял за этим заборчиком, подставив лицо под теплые струи ночного воздуха, и глядел, как вереница машин едет на товарную площадь. Как в этих машинах, размахивая ружьями и радостно перекликаясь, сидели молодые охотники, собравшиеся «бить зверя, сошедшего с вершин Сьерра-Невады». И как через несколько дней грузовик вез их бездыханные тела обратно в город. Теодор знал, что никаких «зверей сошедших» в пустыне не было, но как он мог объяснить бестолковым охотникам, что тот, за кем они гнались, неуловим? Лоуэлл не любил этот дом, ибо всякий приезд сюда заканчивался плохими воспоминаниями.
Он оставил багги невдалеке от полузатоптанной зверями дорожки и ступил на землю своего детства. Перед домом торчала редкая растительность, которую и травой нельзя было назвать. Забор кое-где совсем окосел, конюшня выглядела, как разбитый улей на заброшенной пасеке. Дом стоял прямо, но краска с досок почти отлупилась, да и сами доски начали местами гнить. Входная дверь была плотно затворена и, когда Лоуэлл резко рванул ее на себя, еле удержалась на петлях. В доме песка было не меньше, чем на дороге. Окна сильно облезли, и между рамами целыми маленькими барханами лежал песок. Занавесок здесь не было, только в гостиной оставалась кое-какая мебель, да в кухне старая побитая утварь. Дом опустел и задохнулся в пыли.
В гостиной бегали мелкие грызуны, встревоженные стуком подошв его ботинок. Лоуэлл неторопливо прошелся по всему дому, по привычке касаясь стен, перил, мебели. На пальцах оставался слой пыли. Забирать, по существу, из дома было больше нечего. Все книги, многочисленные фотографии в рамках, мелкие трофеи и дурацкие сувениры с товарной площади перекочевали в дом Эйзеров еще задолго до восхождения на Сьерра-Неваду. Но Лоуэлл чувствовал острую необходимость побывать в этом доме, как он считал, в последний раз. Он зашел в свою комнату, к которой так долго привыкал в детстве: люстра давно разбилась, кровати, на которой он любил прыгать, больше не было. Комната была уже не та, и Лоуэлл поспешил ее покинуть. Единственным местом, которое не пострадало от отсутствия мебели и прочих атрибутов, был кабинет Эйзера-старшего. От стен здесь веяло таким же холодом, как от самого старика, когда он был еще в своем уме. По спине у Теодора пробежали мурашки.
Лоуэлл не мог сказать точно, сколько пробыл в доме, но когда он вышел, солнечный диск уже коснулся линии горизонта. Немного помешкав, Теодор взял с сидения сверток и отнес его в дом, уложив на продавленный диван. Больше задерживаться здесь он не стал. Добрался он до города почти в сумерки. Придорожные кафе и пабы уже светились огнями в окнах и над дверьми, а на улицу повылезали веселые компании. Лоуэлл отыскал у въезда в городок укромное местечко для багги и продолжил свой путь пешком. Хоть пыль и не мешала больше ему дышать, он все не стал снимать с лица платок, а только повыше подтянул его. Место назначения он отыскал быстро: около лавки Грегсона собралась большая толпа. У входа в его дом висели фонари, отчего маленький пятак превратился в одно светлое пятно. Лоуэлл поглядывал на солнце, скрывшееся уже наполовину, и не спеша шел к лавке. На его приход никто не обратил внимания, как и сам Теодор не обращал внимания на остальных. Длинный череп на двери моментально приковал к себе его взгляд. Под ним свободно развевалась на вечернем ветерке накидка из узорчатой ткани, и перед мысленным взором Лоуэлла всплыл труп в пещере Сьерра-Невады.
Грегсон, мужчина уже немолодой, совсем не красивый и немного полноватый, начал сворачиваться, когда город накрыла темнота. Над пустыней взошел серебряный месяц, повеяло холодным ветерком. Покупатели, да и простые прохожие, зашедшие поглазеть на необычную находку, неохотно расходились, все еще задерживаясь напротив двери хозяина лавки.
Страница
70 из 74
70 из 74
