Немой Мазохизм

Добрый день, будете что-нибудь… — тут он прерывается, а я слышу знакомый голос.

Поднимаю глаза. Вижу Грэмма. Теперь я так шокирован, что просто прерываюсь и не могу ничего сказать.

Ооо, малыш Грэмми, принеси-ка мне стаканьчик вискаря — а Габриэль смотрит на него и ехидно улыбается.

Грэмм не слышил Габриэля. Он просто стоит как в ступоре и смотрит на меня. Его лицо одновременно счастливое и печальное. Счастливое оттого, что он видит меня, а печальное оттого, что мы уже поразнь, а я будто нахлынул как плохое воспоминание. Ощущение такое, что он сейчас расплачется. Снова эта боль в глазах. Он смотрит на нас, сжимает губы. Мне знакома эта эмоция. Она появлялась когда он ревновал.

Габриэль щёлкает пальцами у того перед носом.

Грэмм! — он смотрит на него, потом на меня — эй, чего ты на него уставился?

Он ревностно смотрит на то, как Габриэль обнимает меня, а Габриэль просекает.

Вы знакомы? — удивляется.

Я встаю и обнимаю его. Резко его обнимаю. Сильно прижимаю к себе. Блокнотик падает на пол и скоро я чувствую его руки на своей спине. Он молчит, только всхлипывает, пытается сдержаться, но не может.

Я искал тебя всё это время, Грэмм… — говорю ему на ухо — искал тебя весь этот грёбаный месяц.

Тебе плевать было на меня! — он отталкивает меня и начинает кричать о том, что я срать на него хотел, что он никогда не был мне нужен, что мне было плевать на него, на всё, на всех кроме себя — всё это время было плевать! Ты постоянно мне врал! Зачем?! Зачем, Гарэтт?!

Он явно не в себе, он начинает кричать и плакать. Он рад, что я здесь, но ему больно. Он мне не верит. Снова кричит. Парень у барной стойки странно поглядывает на него. Другие клиенты тоже обращают на нас своё внимание. Тогда я оставляю деньги Габриэлю. Хватаю за руку Грэмма и выволакиваю отсюда. Тащу его к машине.

Что ты делаешь!?

Ты едешь со мной.

Я тебе не нужен!

Садись или посажу насильно.

Он перестаёт кричать, перестаёт ныть и садится в машину.

Как ты мог меня кинуть так? — теперь я пялюсь на него и не могу этого понять.

Сэкономил твоё время. Я тебе был не нужен. Ты чётко дал мне это понять!

Я наговорил лишнего. Я был навзводе из-за этой грёбаной новости с ампутацией. Я был в шоке. Я нёс бред. Грэмм…

Я тебе не верю — он отворачивается к окну и не смотрит на меня.

А я начинаю рассказывать ему о том, что вернулся назад в Лондон только из-за него, что я был у его брата в Уормвуд-Скрабс, что ездил в Рединг и был у его арендаторши, что вернулся в Лондон и не оставил идею найти его, рассказывал ему о том, что в день своей выписки я решил завязать с алкоголем и избавиться от наркозависимости, говорил о том, что я чист уже месяц, что я начал вести трезвый образ жизни, прямо так как он всегда хотел, говорил о том, что я сделал это для него, ведь себе я ничего не должен. Он смотрит на меня и не знает, верить всему этому или нет. Верит, потому что сам недавно ездил к брату и тот ему говорил о моём визите. И сам Грэмм хотел меня найти, но мысль о том, что он был мне не нужен, всякий раз останавливала его.

Грэмм… не оставляй меня больше.

Не говори мне больше, что тебе на меня плевать.

Я снова вижу то, как он улыбается. Мне не хватало этого больше чем я себе представлял. Он обнимает меня, почему-то снова плачет. Говорит, что соскучился. У него расклеянный, но счастливый вид. Он не отводит от меня взгляд. Вернулся прежний Грэмм.

Пойдёшь со мной? Мне нужно закончить смену.

Какую к черту смену? Тебе не нужно работать… тем более там.

Как ты оказался здесь?

Ммм… зашёл к старому приятелю… — вспоминаю о Габриэле.

Габриэль? Габриэль твой приятель?

Я хожу сюда уже пол года. Завсегдатай, так это, вроде, называется.

Он молчит, думает, соображает.

Ты с ним спишь?

Понимаю, что если скажу «нет», то совру, он узнает, что я соврал и перестанет мне верить. Если скажу правду, то он, очевидно, просто прибьёт этого Габриэля в приступе своей ревности, о которой он, конечно же, не вспомнит когда придёт в себя, но будет куча свидетелей и у него будут крупные проблемы.

Вот такая санта-барбара.

По сути, любые отношения, это санта-барбара, где люди начинают циклиться на всякое херне, выносить друг другу мозг, нести чушь и капать друг другу на нервы, после чего они пускают сопли, делятся друг с другом переживаниями, и в конечном итоге мирятся и скрепляют вновь восстановившиеся отношения порцией секса.

Никогда с этим не сталкивался. Для меня всегда всё было просто: ты любишь кого-то — ты с ним. Не любишь — ты в другом месте. Остальное — меня напрягало. Остальное — было не важно. Для Грэмма же всё имело значение. Моё отношение, мои эмоции испытываемые по отношению к нему.