Волчонок Ваня

— Ты то пойдешь. А что дальше?

— Возьми меня к себе! — вдруг горячо взмолился Волчонок. — У меня кроме тебя никого нет.

— Дурашка, — Роман встал перед малышом на колени. Он вдруг впервые осознал, что Ваня находится сейчас в ситуации куда более страшной, чем он сам. — Тебя ведь мне никто не отдаст.

— А ты укради меня, укради, — горячо зашептал мальчик в ухо Романа. — Или я сам все равно убегу из детдома. Я не смогу там жить. Я не хочу…

Волчонок заплакал.

Этого Волк не мог выдержать. Слезы мальчика вдруг причинили ему невыносимую боль. Но что он мог поделать?

На следующий день, когда они ехали в автобусе в город, Волчонок не проронил ни слова, лишь бросал из-под синей кепки на Романа взгляды, от которых тому становилось не по себе. Он понимал, что совершает первое в своей жизни предательство. И еще он понимал, что ничего не может с этим поделать. А главное, он старался не думать о том моменте, когда надо будет сказать «Прощай». Неужели он сможет расстаться с Ваней?

С Волчонком Ваней.

С ЕГО ВОЛЧОНКОМ!

Роман чувствовал, что он не менее несчастен, чем Ваня.

Автобус остановился, и они вышли, чтобы пересесть на другой, который едет в район, в котором находился Ванин детдом.

— Хочешь кушать? — спросил Роман мальчика, когда они проходили мимо вокзального буфета.

— Нет, — буркнул тот.

— Но поесть то надо, — Роман попытался уговорить Волчонка. — Нам еще три часа ехать.

— Не хочу я есть.

— Послушай, Волчонок, зачем ты дуешься? Ты же прекрасно знаешь, что я ничего не могу сделать. Мужчинам детей не дают.

— А кому дают?

— Только семейным парам. Чтобы у тебя были и мама и папа.

— У меня уже никогда не будет ни мамы ни папы, — неожиданно зло ответил мальчик. — А ты бы мог просто быть моим Волком. Я ведь твой Волчонок. Я не смогу жить без тебя. Ты когда-нибудь жил в детдоме?

— Никогда.

— А я жил. Целый год.

— Целый год? А раньше? Где ты жил раньше? У тебя были родители?

— Да, — голос Волчонка стал совсем тихим. — Они умерли. Папа был летчик. Они с мамой ехали из гостей… А меня в детдом. — Дальше он не стал говорить. Плечи его затряслись, и Роман прижал его к себе. — Таким, как я, в детдоме еще хуже, чем тем, кто там с рождения…

— Почему? — эти слова удивили и поразили Романа.

— Потому что у меня были родители, а у них их никогда не было, потому что они брошенные и подкидыши. Вот они и мстят. Все время мстят… Я не хочу туда, Волк!

Столько было в его глазах боли, а в голосе отчаяния, что Роману смертельно захотелось бросить мальчика и убежать от него. Убежать, чтобы потом жить спокойно и не вспоминать эти глаза, которые молят его о спасении, которого он не может дать.

— Я буду к тебе приходить, — все, что он из себя выдавил.

Ваня отпрянул от него, словно получил удар.

— Не надо, — сказал он равнодушным голосом. — Я больше не буду звать тебя Волком.

Дальше они еще три часа тряслись на полуразвалившемся автобусе, на окнах которого даже не было занавесок, и они испеклись на солнце. Ваня не сказал ни слова. Он даже не глядел в сторону Романа. А тот удивлялся и думал про себя, что перед ним совсем не тот мальчик, которого он увидел в начале лета. Это был другой Ваня Никаншин. Повзрослевший и наделенный какой-то мудростью, что ли. В общем, это был уже не тот мальчик. Он даже немного вытянулся, потерял малышовую округлость, стал тоньше и выше. От всего этого он выглядел еще печальней и трагичней.

— Веди, — сказал Роман мальчику, когда они приехали на место.

Ваня молча пошел. Вожатый за ним. Скоро они пришли к приземистому двухэтажному, сложенному из серых кирпичей зданию. Это и был детский дом, в котором жил Ваня Никаншин.

Директор дома разорался, когда узнал в чем дело. Он кричал, что никто не имеет права исключать ребенка из лагеря, что есть договоренность и что-то еще в этом же роде. Однако пришлось ему принять от Романа документы, заполнить необходимые бумаги.

Все это время Ваня стоял с взрослыми рядом и молчал. Ни на кого из них он не смотрел. Роман посмотрел на него, потом на директора. Что-то в директоре ему не понравилось. Об этом говорило и лицо мальчика, и какая-то нервозность самого директора.

Эта нервозность была очень хорошо известна Роману. Точно так когда-то вел себя и его отчим, когда не мог дождаться, когда уйдет мать, чтобы устроить маленькому Роме хорошую трепку. Этот директор и похож был в общих чертах на отчима. Такой же маленький, лысый, с бегающими глазками. Держится за штаны, словно ему не терпится снять быстрее ремень.

— Где будет жить мальчик? — спросил Роман директора. — Остальные дети у вас ведь все в лагерях.

— Это тебя не касается! — Как и все директора детских учебных заведений, он был еще и грубияном.