Полигон

Он мог бы сломать ее, резко крутанув руль двумя руками, — но отпустить ничем не соединенные провода означало заглушить двигатель.

Конец дилемме положила та самая яма, которую копали Сергей и остальные привезенные Игорем ребята. Машина нырнула носом, врезалась в земляную стену и, подпрыгнув, обвалилась вниз.

Аккумулятор сдвинулся под капотом, и из ямы донеслось гудение дуги короткого замыкания. Задымилась проводка, и на плавящейся изоляции появились первые язычки пламени. Бензин из пробитого бака хлынул ручьем, спустя несколько секунд мрак разогнало зарево от горящих «жигулей». Виктор, наколотый на рулевую колонку, словно жук на булавку, боли уже не чувствовал.

Падая, Миша ударился затылком обо что-то твердое, видимо, камень. Голову пронзила боль, словно в череп вбили гвоздь из строительного пистолета, но в падении Миша взмахнул руками — и явственно почувствовал, что на этот раз клинок достал свою цель. Кто-то неразличимый во тьме отшатнулся от него, повалился в траву рядом, и Миша, перекатившись, ударил ножом сверху вниз. И снова попал.

Зарычав, позабыв обо всех своих травмах, он кинулся на противника, издавшего слабый стон. Ворох тысяч ненужных слов, десятилетия жизни внутри цивилизации осыпались шелухой с разгоряченного разума. Значение имело только одно — перед ним поверженный враг, которого необходимо уничтожить.

И он обрушился на скорчившееся тело, раз за разом нанося удары ножом, кулаком свободной руки, здоровым коленом, головой… Человек под ним хрипел, в лицо брызгало что-то горячее, соленое, и Миша, окончательно утратив самоконтроль, вцепился в противника зубами, ища его и без того уже располосованное горло. Самец человека самоутверждался, мстил за испытанный им страх, за то, что посмели тронуть его самочку. Пальцы нащупали раскрытый в беззвучном крике рот — и рванули, растянув мышцы и связки челюсти, но оторвать ее все же не смогли…

Обессилев, Миша повалился в траву рядом со все еще слабо подрагивающим телом. До него мало-помалу начало доходить, что только что он своими руками убил человека, пусть даже сошедшего с ума или подчинившегося демону, но он не ощущал ни вины, ни сожаления, ни сострадания к своей жертве. Только бесконечную пустоту внутри, черную дыру, в которую проваливалась любая мысль, не успев возникнуть. Миша провел по лицу — противно… Холодная липкая кровь пропитала волосы, и они прилипли к черепу. Его подташнивало. Сердце понемногу сбавляло ритм, его стук, звучащий в ушах набатом, стихал, уступая место окружающей тишине…

— Ну вот и все, все хорошо… Не надо больше кричать, ладно? — Голос Тани звучал совсем рядом — негромкий, спокойный, родной. — Ну вот ты и успокоился… Не волнуйся, засыпай, все в порядке. Нас с тобой уже никто не тронет. Мы уже отдали все, что от нас было нужно. — В ответ девушке раздалось обреченное бессмысленное бормотание сумасшедшего Антона. — Да, все хорошо. Скоро все кончится. Это ведь не может продолжаться долго…

Миша попробовал подняться на ноги, но обнаружил, что подрагивающие от перенапряжения мышцы не хотят ему повиноваться. Все тело мелко, противно тряслось. Видимо, так себя чувствует паровозик с игрушечной железной дороги, у которого вот-вот сядет батарейка. Миша пополз в ту сторону, откуда звучал голос…

И через пару метров наткнулся на что-то, упруго подавшееся под его пальцами. Стена палатки. Он пополз вокруг, не отрывая пальцев от туго натянутой прорезиненной ткани, чтобы палатка снова никуда не исчезла, по спине проехалась нейлоновая растяжка, и за углом его взору открылась примятая трава, освещенная падающей из расстегнутого полога тусклой полосой света.

На глаза сами навернулись слезы. Внутренне замирая, он отодвинул полог…

Девушка сидела на коленях рядом со связанным Антоном и гладила его по голове забинтованной ладонью. Тот довольно пускал слюни, расслабленно улыбаясь.

— Не надо больше кричать, пожалуйста. Ты меня пугаешь… Кто здесь?

— Это я, Таня. Всего лишь я… — Девушка облегченно улыбнулась. Ее глазницы скрывал бинт, еще один прикрывал зашитую щеку, и Миша с болью вспомнил ее прежнюю улыбку — светлую и открытую.

— Ты меня напугал. Обними меня, пожалуйста… — Миша протянул к ней руки, и Таня прижалась к нему, доверчивая и беспомощная. Сердце парня зашлось от нежности и жалости. — Тебе… Тебе не противно? Теперь, со мной…

Миша не дал ей договорить, заставив ее замолчать поцелуем.

— Нет, не противно. Я тебя люблю.

— Любишь или жалеешь? Если тебе меня жалко — уходи. Незачем тебе жизнь портить с калекой.

— Глупыш… Не болтай ерунды. — Голос его дрогнул. — Естественно, мне очень жаль. Но я люблю тебя, слышишь?

— Ты что, плачешь? — Она нашла его лицо, провела кончиками пальцев. — У тебя на щеках что-то липкое…

— Это кровь, Танюша. Всего лишь кровь.

— Ты ранен?

— Нет.