Я, мой убийца и Джек-потрошитель

Видно плохо, темно, только ровная поверхность снега посверкивала, отражая свет полной луны. У одного из мощных тополей — две тени. Удары, кора трещит, сквозь мат и смешки слышны слабые металлические отзвуки. Тени двигались быстро, но слегка неуверенно. Ясно, двое подвыпивших метают в ствол ножи. Один — русский, у другого — кавказский акцент. Инстинкты подсказывали, что от этих двоих лучше держаться подальше.

А они уже заметили меня, окликнули, «кавказский акцент» даже замахал руками. Как неудачно.

Если побежать, рванут следом и догонят. А если уверенно идти мимо и не обращать внимания? Отстанут? Я стала шагать шире и чуть быстрее, не реагировала, но эти двое уже спешили ко мне.

— Зовем, а ты, блядь, не поворачиваешься. Нехорошо.

Холод пробежал по спине. Лапища тяжело легла на плечо и развернула меня, словно игрушку.

Второй — высокий, с кавказским акцентом — добавил:

— А мы паспорили, парэнь или дэвка. Дэвка, значит.

— Кто выиграл? — Господи, что я несу? Зачем? Рука нашарила в кармане электрошокер.

— Что говорышь?

— Кто выиграл спор, спрашиваю, — а тон у меня резкий, хлесткий, даже чуть агрессивный.

А не пора ли не зубы заговаривать, а бежать? У них же ножи…

Выхватила электрошокер, ударила кавказца в руку и рванула что есть сил.

— Су-у-у-ука! — неслось мне вслед.

Я пробежала от силы метров тридцать. Когда тот, первый, валил меня на снег, я завопила, надрывая связки:

— Горан, помоги-и-и! Гора-а-ан!

Электрошокер отлетел в сугроб. Снег набился в рот и ноздри. Пиджак грубо сорвали.

Подоспел второй, развернул меня и ударил в глаз. Я взвыла. Боль такая резкая, что несколько секунд я не могла сориентироваться в пространстве. Одна его рука — влажная, потная — зажала мне рот и нос, я не могла дышать; другая рука — и тут боль немного притихла, я стала видеть — приставила нож к горлу. Лицо кавказца я никогда не забуду. Его взгляд говорил: «Поняла?»

Бессилие душило, когда первый — плотный такой, крепкий — стал стягивать с меня брюки. Его маленькие свинячьи глазки одновременно блестели похотью, каким-то безумием и радостью. Рука грубо шлепнула меня по бедру. Я взвыла и дернулась, но кавказец сильнее надавил мне на лицо, погрузив затылком в снег, и я почувствовала что-то горячее под подбородком. Кровь! Лезвие, плотнее прижатое к шее, рассекло кожу.

Чужая лапища забралась мне в трусы. Я завыла сильнее, но затихла, услышав, как толстяк расстегивает ширинку, торопливые слова кавказца «Давай быстрей!» Увидела похотливый азартный блеск глаз последнего. Снова попыталась заорать, укусить руку, но тело свело судорогой боли…

Вдруг лезвие ножа перестало холодить шею, упало на снег, а кавказец… кавказец как-то нелепо обмяк, упал на спину, начал вздрагивать рывками, будто в приступе эпилепсии, и схватился за сердце.

Не теряя ни секунды, я вцепилась в лежащий рядом нож и нацелилась было на толстяка, но… и с ним творилось непонятное: он судорожно хватал ртом холодный воздух, натягивал свитер на груди так, словно старался его разорвать. Еще один сердечный приступ? Два сразу?

Я инстинктивно вздернула брюки, натянула их, не вставая со снега, и застегнула.

Глаза толстяка с ужасом смотрели сквозь меня. Погодите. Не сквозь меня, а мне за спину. Я снова схватила нож. Адреналин придал сил и ловкости, и я одним прыжком вскочила на ноги. Моя рука бессильно опустилась, выронила нож, и я чуть не упала на колени — так сильно было облегчение.

Государь. В нескольких шагах стоял Государь. Он услышал мой крик, он пришел на помощь. Он стоял неподвижно, как глыба, засунув руки в карманы пальто, и одним усилием воли контролировал сердцебиение двух подонков. Никаких движений руками, губами, даже глазами. Стой рядом посторонний, ему бы в голову не пришло, что во власти высокого мужчины в черном пальто — две жизни.

Государь начал двигаться. Плавно, неторопливо, как хищник, который знает, что добыче все равно некуда бежать, который смакует каждое мгновение охоты и превосходства. Он вынул руки из карманов, присел на одно колено и заглянул в глаза кавказцу. Тот схватился за голову, сдавил от боли виски. Только я понимала, что делает Государь: он смотрит прошлое парня и будущее, смотрит безжалостно, намеренно причиняя жертве самые тяжкие страдания.

Тело кавказца снова обмякло: он перестал интересовать Государя. Профессор встал и направился к толстяку. Проделал то же самое и с ним, но довел боль до точки, когда толстяк потерял сознание.

Все, что происходило потом, я помню лишь урывками, эпизодами.

Я еду в лифте. На мне пальто Государя. Я вцепилась в профессора мертвой хваткой, шепча, как безумная:

— Вы пришли. Вы все-таки пришли. Вы спасли меня.

Следующее воспоминание — мы с ним в прихожей, я сижу на тумбе для обуви и ору, как резаная:

— Почему так долго?!