Я, мой убийца и Джек-потрошитель

Не привык, что меня жалеют, — голос его звучал глухо.

— Еще скажите, что я вас этим оскорби…

— Тшш, не скажу. Только плакать перестань.

К слезам жалости добавились еще слезы от злости и несправедливой обиды.

— Эля, ну прекрати. Это давно было.

— Угу.

— И я уже извинился за черствость.

— Угу.

— Так чего продолжаешь реветь?

— Не знаю, они не останавливаются, — я всхлипнула и постаралась дышать ровнее.

Он взял со стола еще одну салфетку, зажал мне нос и велел:

— Сморкайся.

— Да щаз! С этим я сама, — всхлип, — разберусь, — всхлип. — Без посторонней помощи.

Постаралась сморкаться потише, но ничего не вышло. И меня это ужасно смущало… в его присутствии.

Встала, выкинула промокшие салфетки в ведро и снова села на стул, опустошенная.

Государь сидел на корточках, глядел на меня, и его губы подрагивали в улыбке.

Мои всхлипы понемногу стихали.

Он осторожно взял меня за подбородок и пристально посмотрел в глаза.

— Ну что, все еще меня ненавидишь?

Медленно кивнула, но сама не поняла, как моя голова оказалась на его плече.

— Вы ужасный, — по-детски обиженно протянула я, борясь со вновь подступающими слезами.

— Да, — Государь положил руку мне на спину, успокаивая.

— Отвратительный.

— Еще бы.

— Сволочь просто.

— Да еще какая.

— Вы с каждым моим словом будете соглашаться?

— Конечно.

Я подняла голову, выпрямила спину. Как хитро он улыбается:

— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Я не выдержала и рассмеялась. И он тоже. Никогда не видела его таким… таким человечным и открытым. На душе потеплело.

— А как вас зовут? Ну, на самом деле? — осмелела я.

— Георгий.

— А фамилия?

— Царев.

Снова засмеялась:

— Как с прозвищем удачно вышло! Ой-й-й-й, блин! — проболталась ведь.

— Да я знаю, что для студентов я Государь, не пугайся.

— Надо же, — смущенно отвела глаза и стала рассматривать свои пальцы, теребящие очередную чистую салфетку. И тут же вскинулась:

— Погодите. Так вы русский?!

— Никогда не говорил, что нет…

— А как тогда… — и осеклась.

Действительно, про смешение кровей говорил Леха. И похоже, говорил о настоящем Горане Сударе, которого уже нет в живых. А Государь упоминал только, что в нем четверть югославской крови — и все…

— Но вы же непохожи… — засомневалась я.

— За границей была?

— Ну, да.

— И там сразу понимали, что ты русская?

— Вообще не понимали. Если по-русски не говорила.

Он снова приподнял бровь и довольно сощурился.

— Видишь, мы оба не похожи.

А потом… потом Государь рассказал про свою семью. Я была бы абсолютно уверена, что профессор спокоен и те события давно перестали его тяготить, если бы он впервые не зажег при мне сигарету и не закурил.

— Бабушка умерла в 1943 году, мать — сразу после окончания войны: истощенный организм не справился с пневмонией. Отец погиб на фронте. Только старший брат вернулся живым. И даже здоровым.

Внезапно речь Государя изменилась. Он стал говорить просто, даже просторечно. Подобная манера никак не вязалась с его образованностью, богатым словарным запасом, некоторой пафосностью речи.

— Старший брат женился. Родился сын. И все было хорошо: семья счастливая, работа хорошая, деньги водились, но несчастный случай подкосил. Брата машина сбила насмерть. Ирка поплакала, помучилась, да и вышла замуж второй раз. А Андрюшка с отчимом не ладил. Колотил тот его. Андрей ко мне бегал, бегал, да так и остался. Мне тогда тридцать стукнуло, ему — десять. Когда он вырос, возмужал, мы всем врать стали, что братья.

А потом и Андрей женился. Сначала первый пацан родился, через несколько лет — второй. Только старшего маньяк убил.

— Вы поэтому маньяками занялись?

— Да.

— Говорите, Андреем вашего племянника звали? Значит, Валерий Андреевич Душин. Он ваш внучатый племянник. И тоже маньяков ловит. Из-за погибшего старшего брата.

— Хм, какая сообразительность. Да ты просто Шерлок Холмс.

— Вы похожи. Внешне.

— Разве? Не сказал бы. Он в мать пошел.

— Но вы оба черноволосые, высокие, внешность у вас необычная, яркая, приметная.

— У его матери немного цыганской крови. Ему хватило, как ты выразилась, на необычную приметную внешность.

Надо же, речь Государя вернулась к привычной манере.

— Почему он Душин, если вы — Царев?

— Фамилия матери в нашей семье безопасней.

— А своих детей у вас нет?

— У меня не может быть детей. Вообще. Это моя плата за слишком долгую жизнь.