Добавить в моё избранное
200 мин, 42 сек 4007
Там и нужно в первую очередь искать какие-либо зацепки, если есть желание попытаться разобраться в этом деле, а офицер Гуччи никак не мог позволить себе просто бездействовать в ожидании. И если даже Нелли, подчиненная Говарда, уже ушла со смены, стоило, как минимум, осмотреть помещение.
Томас надел кожаную куртку и вышел на улицу. Дождь стих. Город объяла темнота – по неизвестным причинам все фонари погасли, и только легкие отблески света из окон едва касались тротуара. Туман, пронизывающий до костей холодом и тревогой, снова наводнял улицы. Гуччи шел вперед с усилием, будто прорываясь сквозь мглистую завесу; его голова тяжелела, и каждый шаг будто отдавался в затылке болью. Чтобы хоть как-то справиться с этим и не потерять сознание, Томас закрыл глаза. Он прекрасно знал дорогу и мог идти вслепую. Резкий визжащий металлический скрежет заставил его дернуться и остановиться. За скрежетом последовали звуки, похожие на помехи в радиоэфире. В них смешались треск, стук по металлу и то ли стоны боли, то ли скулеж умирающего животного. Офицер огляделся, но не смог определить источник звука. Им, конечно, мог быть старый громкоговоритель на столбе, но даже при всем желании разглядеть его сквозь тьму и туман было невозможно. Гуччи не мог более напрягать зрение – кровь, пульсирующая в его висках, была готова закипеть, а голова взорваться от боли. Он поспешил свернуть за угол здания – и его охватила оторопь. Стоявшие там мусорные баки были перевернуты и измазаны потеками уже почти засохшей красно-коричневой жидкости, похожей на кровь или мясные помои. Из разбросанных и разодранных черных пакетов, испускавших тошнотворное зловоние, было выпотрошено все содержимое, но, судя по темно-бордовым пятнам на асфальте, в мусорных баках еще недавно лежало мясо. Свежее мясо, сочащееся кровью. Если только красный сок действительно вытек из пакетов, а не из тела жертвы, жестоко убитой возле мусорных баков. Томас отдавал себе отчет в том, что все предположения недостаточно продуманы и лишены веских оснований, но не строить их, лицезря не вполне нормальную картину на улице, он не мог. Полицейский сделал еще шаг вперед, но тут его бросило в холод: под его ботинком на грязной коричнево-красной газете лежал ключ от парикмахерской Говарда Гуччи! «Что это могло бы значить? Что, черт возьми, произошло?!» — вопрошал про себя Томас, упорно пытаясь гнать прочь из головы худшие версии. Он должен был взять себя в руки и продолжить поиск ответов. Офицер поднял ключ, зажал его в кулаке, после чего закрыл глаза и медленно досчитал до десяти. Когда он открыл глаза, тревожащее видение и странные звуки разом исчезли. Томас уже успел с облегчением подумать, что виной всему и вправду был лишь сильный приступ головной боли. Однако ключ все же был в руке у полисмена, а на грязной газете на асфальте красовался след его ботинка. «Разумеется, отец мог просто обронить ключ здесь, — мысленно сказал сам себе Томас, — все это еще ничего не значит». И все равно серьезные опасения упорно не желали покидать его сознание.
Томас прибавил шагу и вскоре оказался на нужной улице. Парикмахерская Говарда была закрыта. Она до сих пор носила старую вывеску: «Мужская парикмахерская братьев Гуччи» — отец считал, что так чтит память о покойном Филлипе, ведь братья начинали это дело вместе. Томас вставил ключ в замок, но тот не поддался. Только теперь полисмен понял, что у него дрожат руки. Приложив силу, Гуччи все-таки отпер дверь. Свет не включился, пришлось достать карманный фонарик. Зал пустовал, кресла стояли не на своих местах, инструменты были брошены в беспорядке, но полицейский не увидел каких-либо следов борьбы. Скорее, это походило на результат дикой спешки, хотя обстоятельному Говарду Гуччи поспешность обычно была не свойственна. Не обнаружив в зале более ничего подозрительного, Томас прошел в подсобку.
В полной тишине любые звуки казались громкими, и порой они заставляли невольно вздрогнуть, когда в темноте приходилось одной рукой шарить по многочисленным полкам, держа в другой руке фонарик. Беспорядок как никогда прежде нервировал офицера Гуччи, и без того пребывавшего на взводе. Полисмен даже не мог знать, что именно ищет, но продолжал искать, словно одержимый. И находка не заставила себя долго ждать – на полке среди брошенных бритв и ножниц, сложенных кругом, лежала крошечная мертвая птица. «Кенар? – предположил Томас. – Если это вообще имеет значение. Вроде я ничего не упустил, и в этой парикмахерской никогда не держали певчих птиц… Послание? Намек? Угроза? Что, черт его дери, случилось? – снова понеслись беспокойные, уже не беспочвенно тревожные мысли в его голове. — Что ты натворил, папа, с кем связывался в своем темном прошлом?!».
Резкий звук оборвал его смятенные раздумья. Из зала начал доноситься нарастающий, уже знакомый звук помех, железного скрежета и воплей боли. От этого чудовищного диссонанса по спине проходили неприятные мурашки. Томас кинулся к выходу из подсобного помещения, но внезапно дверь оказалась закрытой.
Томас надел кожаную куртку и вышел на улицу. Дождь стих. Город объяла темнота – по неизвестным причинам все фонари погасли, и только легкие отблески света из окон едва касались тротуара. Туман, пронизывающий до костей холодом и тревогой, снова наводнял улицы. Гуччи шел вперед с усилием, будто прорываясь сквозь мглистую завесу; его голова тяжелела, и каждый шаг будто отдавался в затылке болью. Чтобы хоть как-то справиться с этим и не потерять сознание, Томас закрыл глаза. Он прекрасно знал дорогу и мог идти вслепую. Резкий визжащий металлический скрежет заставил его дернуться и остановиться. За скрежетом последовали звуки, похожие на помехи в радиоэфире. В них смешались треск, стук по металлу и то ли стоны боли, то ли скулеж умирающего животного. Офицер огляделся, но не смог определить источник звука. Им, конечно, мог быть старый громкоговоритель на столбе, но даже при всем желании разглядеть его сквозь тьму и туман было невозможно. Гуччи не мог более напрягать зрение – кровь, пульсирующая в его висках, была готова закипеть, а голова взорваться от боли. Он поспешил свернуть за угол здания – и его охватила оторопь. Стоявшие там мусорные баки были перевернуты и измазаны потеками уже почти засохшей красно-коричневой жидкости, похожей на кровь или мясные помои. Из разбросанных и разодранных черных пакетов, испускавших тошнотворное зловоние, было выпотрошено все содержимое, но, судя по темно-бордовым пятнам на асфальте, в мусорных баках еще недавно лежало мясо. Свежее мясо, сочащееся кровью. Если только красный сок действительно вытек из пакетов, а не из тела жертвы, жестоко убитой возле мусорных баков. Томас отдавал себе отчет в том, что все предположения недостаточно продуманы и лишены веских оснований, но не строить их, лицезря не вполне нормальную картину на улице, он не мог. Полицейский сделал еще шаг вперед, но тут его бросило в холод: под его ботинком на грязной коричнево-красной газете лежал ключ от парикмахерской Говарда Гуччи! «Что это могло бы значить? Что, черт возьми, произошло?!» — вопрошал про себя Томас, упорно пытаясь гнать прочь из головы худшие версии. Он должен был взять себя в руки и продолжить поиск ответов. Офицер поднял ключ, зажал его в кулаке, после чего закрыл глаза и медленно досчитал до десяти. Когда он открыл глаза, тревожащее видение и странные звуки разом исчезли. Томас уже успел с облегчением подумать, что виной всему и вправду был лишь сильный приступ головной боли. Однако ключ все же был в руке у полисмена, а на грязной газете на асфальте красовался след его ботинка. «Разумеется, отец мог просто обронить ключ здесь, — мысленно сказал сам себе Томас, — все это еще ничего не значит». И все равно серьезные опасения упорно не желали покидать его сознание.
Томас прибавил шагу и вскоре оказался на нужной улице. Парикмахерская Говарда была закрыта. Она до сих пор носила старую вывеску: «Мужская парикмахерская братьев Гуччи» — отец считал, что так чтит память о покойном Филлипе, ведь братья начинали это дело вместе. Томас вставил ключ в замок, но тот не поддался. Только теперь полисмен понял, что у него дрожат руки. Приложив силу, Гуччи все-таки отпер дверь. Свет не включился, пришлось достать карманный фонарик. Зал пустовал, кресла стояли не на своих местах, инструменты были брошены в беспорядке, но полицейский не увидел каких-либо следов борьбы. Скорее, это походило на результат дикой спешки, хотя обстоятельному Говарду Гуччи поспешность обычно была не свойственна. Не обнаружив в зале более ничего подозрительного, Томас прошел в подсобку.
В полной тишине любые звуки казались громкими, и порой они заставляли невольно вздрогнуть, когда в темноте приходилось одной рукой шарить по многочисленным полкам, держа в другой руке фонарик. Беспорядок как никогда прежде нервировал офицера Гуччи, и без того пребывавшего на взводе. Полисмен даже не мог знать, что именно ищет, но продолжал искать, словно одержимый. И находка не заставила себя долго ждать – на полке среди брошенных бритв и ножниц, сложенных кругом, лежала крошечная мертвая птица. «Кенар? – предположил Томас. – Если это вообще имеет значение. Вроде я ничего не упустил, и в этой парикмахерской никогда не держали певчих птиц… Послание? Намек? Угроза? Что, черт его дери, случилось? – снова понеслись беспокойные, уже не беспочвенно тревожные мысли в его голове. — Что ты натворил, папа, с кем связывался в своем темном прошлом?!».
Резкий звук оборвал его смятенные раздумья. Из зала начал доноситься нарастающий, уже знакомый звук помех, железного скрежета и воплей боли. От этого чудовищного диссонанса по спине проходили неприятные мурашки. Томас кинулся к выходу из подсобного помещения, но внезапно дверь оказалась закрытой.
Страница
3 из 57
3 из 57
