Добавить в моё избранное
200 мин, 42 сек 4050
Рваный рукав открывал на правом предплечье вышедшего из боя мужчины глубокую счесанную рану, определенно загрязненную и потому опасную, но все, чем офицер смог сейчас себе помочь, это перевязать руку небесно-голубым шейным платком миротворца. Перепачканную куртку хотелось теперь вовсе выбросить, если бы была возможность сложить куда-нибудь все, что хранилось в ее карманах.
Офицер Гуччи еще раз взглянул на поверженное создание тьмы. Оно имело знак на левом плече – словно вытатуированное или выжженное на коже изображение пирамиды. Но рядом было еще несколько слабо заметных линий. «Я помню эту пирамиду! – сердце Томаса сжалось до боли и шало забилось, точно в испуге. – Роберт! Это невозможно… Роберт, что с нами стало?!». Многие сослуживцы Гуччи на память вытатуировали на своих плечах, груди или спине три знаменитых египетских пирамиды. Но Кэмпбелл не хотел так. На эскизе, сделанным для него другом в один из первых дней службы, возле единственной пирамиды стоял древний бог смерти Анубис. Пирамиду Роберт наколоть успел, но его татуировка так и осталась незаконченной. Почему он не смог сделать этого за девяносто дней? Теперь Томас должен был вспомнить.
Гуччи был наивен – непристойно наивен как для человека, связывающего свою жизнь с армией – потому что был убежден, что после миротворческой мисси и сможет почувствовать себя гражданином всего мира. Мирного мира. Не так много его земляков входило в контингент ООН в Египте, и знакомство с Робертом Кэмпбеллом из Брэхамса стало крупной неожиданностью. Роберт был человеком совсем иной мотивации, происходящим из семьи военных. Его отец начинал свою карьеру в Корее, дослужился до майора, но сгинул в разгар Вьетнамской войны. Естественно, семье Кэмпбеллов, оставшейся без кормильца, совершенно не хотелось, чтобы Роберт отправился вслед за отцом в пылающую Азию. Но экзотики парню хотелось, и так он благодаря заслуживающему уважения упорству оказался в Исмаилии. Чего ждал он от миссии миротворцев на Ближнем Востоке, Гуччи не знал, но видел, что Кэмпбелл не испытал разочарования, когда вместо налаживания мира пришлось ввязаться в настоящую войну с силами Египта и Сирии, чтобы вернуть Израилю занятые ими территории. Роберту нравилась горячка боя, он хотел испытывать себя в настоящих сражениях. Его место было не в мире, а на войне.
Разница во взглядах не помешала Томасу общаться с Робертом дальше. Кэмпбелл отнюдь не был глуп, не был одним из деградантов морально разлагающейся армии. И, кроме прочего, этому солдату были знакомы понятия чести и верности, как и принцип «сделай или умри». Война Судного дня отчетливо показала, кто есть кто, буквально содрала кожу со всех, волей рока в нее вовлеченных. У правоверных был давно наточен сильно ноющий зуб на всякого, кто носил на рукаве звездно-полосатый флаг, пусть даже на голове его была голубая каска. Ни для кого там не являлось тайной, что США поддерживают Израиль, и арабский мир осатанело ненавидел выходцев из страны, лезущий не в свое дело. До определенной черты Гуччи мог их понять. Черту провело боевое ранение и трехдневный плен, которого хватило на всю жизнь.
Томас пришел в себя в темном помещении с таким количеством пыли и дыма в воздухе, что после вдоха она буквально ощущалась вкусом земли на языке. У него нестерпимо болела голова, мир перед глазами дрожал и иногда просто проваливался в черноту. С ним говорили – предлагали окончательно выбрать сторону, выбрать ее правильно и начать убивать неверных. Гуччи отказался, на грани потери сознания качая тяжелой распухшей головой, не способный произнести ни слова. Тогда его схватили за клейкие от крови волосы на затылке, силой подняли его голову и заставили смотреть. Двоих его боевых товарищей со звериной жестокостью умерщвляли у него на глазах, приговаривая, что то же самое ожидает его, если он не изменит своих убеждений. «Это проклятое дежавю… — вспоминал теперь Томас, когда страшное озарение со всей силы било его под дых. – Как кошмарный сон… Но это было! Это с ними сделали! Зачем, дьявол, зачем? Почему я вспомнил?!».
Однако это была не последняя боль прозрения. Миротворец Гуччи избежал тогда мучительной, бесчеловечной смерти, потому что за ним пришли свои. Пришел Кэмпбелл. Томас тогда потерял сознание, измученный ранением, потерей крови и психологическим шоком. Ясное сознание вернулось к нему лишь в госпитале Исмаилии. Однако теперь это был еще вопрос, насколько тогда оно было ясным. Гуччи был убежден, что Роберт был ранен, но оправился, и вместе с ним отбыл свои девяносто дней, хотя Томас сам видел, как в Кэмпбелла стреляли, как его тело грузили в вертолет и как медик, склонившись над ним, только недвусмысленно качал головой. Из-за ранения или же острого нежелания принимать реальность, Гуччи забыл все это и думал, что Роберт Кэмпбелл выжил, вернулся на службу, а по истечении контракта улетел домой в Брэхамс. Как смотрел бы теперь Томас в глаза его семье, если все же приехал бы в Брэхамс на День Ветеранов, что чувствовал бы, придя на могилу к своему освободителю, спасшего его жизнь ценой своей!
Офицер Гуччи еще раз взглянул на поверженное создание тьмы. Оно имело знак на левом плече – словно вытатуированное или выжженное на коже изображение пирамиды. Но рядом было еще несколько слабо заметных линий. «Я помню эту пирамиду! – сердце Томаса сжалось до боли и шало забилось, точно в испуге. – Роберт! Это невозможно… Роберт, что с нами стало?!». Многие сослуживцы Гуччи на память вытатуировали на своих плечах, груди или спине три знаменитых египетских пирамиды. Но Кэмпбелл не хотел так. На эскизе, сделанным для него другом в один из первых дней службы, возле единственной пирамиды стоял древний бог смерти Анубис. Пирамиду Роберт наколоть успел, но его татуировка так и осталась незаконченной. Почему он не смог сделать этого за девяносто дней? Теперь Томас должен был вспомнить.
Гуччи был наивен – непристойно наивен как для человека, связывающего свою жизнь с армией – потому что был убежден, что после миротворческой мисси и сможет почувствовать себя гражданином всего мира. Мирного мира. Не так много его земляков входило в контингент ООН в Египте, и знакомство с Робертом Кэмпбеллом из Брэхамса стало крупной неожиданностью. Роберт был человеком совсем иной мотивации, происходящим из семьи военных. Его отец начинал свою карьеру в Корее, дослужился до майора, но сгинул в разгар Вьетнамской войны. Естественно, семье Кэмпбеллов, оставшейся без кормильца, совершенно не хотелось, чтобы Роберт отправился вслед за отцом в пылающую Азию. Но экзотики парню хотелось, и так он благодаря заслуживающему уважения упорству оказался в Исмаилии. Чего ждал он от миссии миротворцев на Ближнем Востоке, Гуччи не знал, но видел, что Кэмпбелл не испытал разочарования, когда вместо налаживания мира пришлось ввязаться в настоящую войну с силами Египта и Сирии, чтобы вернуть Израилю занятые ими территории. Роберту нравилась горячка боя, он хотел испытывать себя в настоящих сражениях. Его место было не в мире, а на войне.
Разница во взглядах не помешала Томасу общаться с Робертом дальше. Кэмпбелл отнюдь не был глуп, не был одним из деградантов морально разлагающейся армии. И, кроме прочего, этому солдату были знакомы понятия чести и верности, как и принцип «сделай или умри». Война Судного дня отчетливо показала, кто есть кто, буквально содрала кожу со всех, волей рока в нее вовлеченных. У правоверных был давно наточен сильно ноющий зуб на всякого, кто носил на рукаве звездно-полосатый флаг, пусть даже на голове его была голубая каска. Ни для кого там не являлось тайной, что США поддерживают Израиль, и арабский мир осатанело ненавидел выходцев из страны, лезущий не в свое дело. До определенной черты Гуччи мог их понять. Черту провело боевое ранение и трехдневный плен, которого хватило на всю жизнь.
Томас пришел в себя в темном помещении с таким количеством пыли и дыма в воздухе, что после вдоха она буквально ощущалась вкусом земли на языке. У него нестерпимо болела голова, мир перед глазами дрожал и иногда просто проваливался в черноту. С ним говорили – предлагали окончательно выбрать сторону, выбрать ее правильно и начать убивать неверных. Гуччи отказался, на грани потери сознания качая тяжелой распухшей головой, не способный произнести ни слова. Тогда его схватили за клейкие от крови волосы на затылке, силой подняли его голову и заставили смотреть. Двоих его боевых товарищей со звериной жестокостью умерщвляли у него на глазах, приговаривая, что то же самое ожидает его, если он не изменит своих убеждений. «Это проклятое дежавю… — вспоминал теперь Томас, когда страшное озарение со всей силы било его под дых. – Как кошмарный сон… Но это было! Это с ними сделали! Зачем, дьявол, зачем? Почему я вспомнил?!».
Однако это была не последняя боль прозрения. Миротворец Гуччи избежал тогда мучительной, бесчеловечной смерти, потому что за ним пришли свои. Пришел Кэмпбелл. Томас тогда потерял сознание, измученный ранением, потерей крови и психологическим шоком. Ясное сознание вернулось к нему лишь в госпитале Исмаилии. Однако теперь это был еще вопрос, насколько тогда оно было ясным. Гуччи был убежден, что Роберт был ранен, но оправился, и вместе с ним отбыл свои девяносто дней, хотя Томас сам видел, как в Кэмпбелла стреляли, как его тело грузили в вертолет и как медик, склонившись над ним, только недвусмысленно качал головой. Из-за ранения или же острого нежелания принимать реальность, Гуччи забыл все это и думал, что Роберт Кэмпбелл выжил, вернулся на службу, а по истечении контракта улетел домой в Брэхамс. Как смотрел бы теперь Томас в глаза его семье, если все же приехал бы в Брэхамс на День Ветеранов, что чувствовал бы, придя на могилу к своему освободителю, спасшего его жизнь ценой своей!
Страница
44 из 57
44 из 57
