Цветок Зла

«Были когда-то ли вы людьми? – на сей раз отчетливо задался вопросом офицер полиции. – Ты ли образ моего предка, обезображенный тьмой? Ты ли замученный миссионер, почти святой страдалец? Куда ты вел меня? Дошел ли я теперь?». Томас подошел ближе по пыльному узорчатому ковру, словно намеренно расстеленному между входом в гостиницу и пирамидой. Не было никаких следов, способных указать на то, кто или что умертвило парившего над землей странного монстра. Плоть его была вывернута, а щупальца аккуратно развернуты и разложены между растянутых, широко расставленных конечностей-обрубков, и что-то поблескивало в темной глубине дыры в его груди. Взойдя на алтарь, Гуччи увидел, что там был ключ, и, собравшись с мыслями, погрузил руку в мертвую почерневшую плоть существа. Извлеченный из глубокой раны ключ не имел на себе никаких обозначений, а это значило, что требовалось обнаружить еще какой бы то ни было указатель, чтобы понять, куда идти и какую дверь пытаться отпереть. Действовать наугад было опрометчиво и неразумно в отеле с сотнями номеров и прочих помещений. Полицейский зашел на место администрации, и первым делом его внимание привлек оставленный в дальнем углу под стойкой двуствольный дробовик, а сразу после – спрятанная на полке в стойке коробка патронов. И хотя это был настоящий подарок судьбы бойцу, оставшемуся без огнестрельного оружия, подобная находка рождала много тревожных вопросов. Не приходилось более сомневаться в том, что у гостиницы были чудовищные тайны, что ее подноготная так же кровоточила, как и многие другие обычно безмятежные места погрязшего в играх мрачного наваждения Сайлент Хилла. Томас забрал бесхозное оружие и патроны к нему без колебаний, после чего осмотрел ячейки для ключей. Во многих из них отсутствовали деревянные резные брелоки, но пустующая ячейка, отведенная для ключа от номера 106, оказалась помечена красным крестом. Офицер поднял книгу с записями администрации отеля и поднес ее к окну, хотя свет все равно был столь слабым, что приходилось напрягать глаза до появления головной боли. Нужную запись полисмен все же смог найти: она была датирована шестым ноября 1974 года и свидетельствовала, что в номере 106 остановился Кауфман М… «Ну да, чье же еще присутствие отмечать красным крестом, если не врача, — уцепился за проблеск логики в играх, затеянных реальностью, Гуччи. – Что ж, надеюсь, я узнаю, что еще было известно Майку». Томас не испытывал ни малейших сомнений в том, куда следовало направиться.

Ни на неприветливых аварийных лестницах, ни в захламленных обветшалых коридорах отеля с арочными потолками и мрачными тумбами с вазами, хранящими засохшие мертвые цветы, не было никакого освещения. Томас поднялся до нужного пролета практически на ощупь, дальше единственное окно позволяло немного различить темные двери и грязные обшарпанные стены, хотя за первым же поворотом все это снова утопало в кромешной стылой темноте. Приблизившись практически вплотную к кобальтово-серым дверям, покрытым растрескавшимся лаком, полисмен сумел рассмотреть овальные ржавые таблички на первых двух из них – 101 и 102, после чего просто отсчитал номер 106. Здесь мужчине снова пришлось напрячь зрение, чтобы убедиться, что он нашел нужные апартаменты, но после этого он не решился тотчас вставить ключ в замок. В запертом помещении скрежетали и вопили ранящие голову помехи, заставляющие колкие мурашки пробегать по спине и затылку. Те несколько раз, когда Гуччи приходилось слышать подобные звуки, стоны и хриплые визги, смешанные с лязгом и стуком железа, знаменовали столкновение с испорченной реальностью. Полицейский проверил, заряжено ли его новое оружие, и, лишь убедившись в этом, плавно провернул в замке ключ. Заглянув в номер из-за притворенной двери, Томас не увидел никаких гротескных чудовищ. В номере работал телевизор с подключенным к нему видеомагнитофоном, демонстрирующий черно-белую запись отвратительно качества. Несмотря на рваные полосы и зернистую рябь, постоянно скачущие по экрану, и скудное освещение во время самой съемки, все же можно было понять, что запечатлен на поврежденной пленке был половой акт. Прорывающиеся сквозь скрипящий шум вопли значили не боль, а сладострастие. И когда партнеры на экране пережили вершинное ощущение, перед взором единственного зрителя отчетливо застыло утомленное лицо светловолосой женщины, шепчущей: «Да, я навсегда твоя». Мужчина, остающийся в тени, склонился над нею и прошептал: «Воистину прекрасна, как цветок… цветок моего зла». Томас задумчиво потер лоб, неподвижно глядя на экран: «Я же знаю этот голос, – понимал он. — И этот профиль с горбатым носом. На записи однозначно Кауфман. Судя по состоянию пленки, запись не свежая, но так ведь Майк уже прибывал сюда, по работе, десяток лет назад. И, как видно по интерьеру, останавливался в этом же отеле. Возможно, даже в этом самом номере. Кто снимал его? Камера статична – он мог и сам сделать запись. А если нет? И что он имел в виду, называя женщину цветком своего зла? То, что они сделали?