Добавить в моё избранное
200 мин, 42 сек 4013
Потому-то он и спрятал его у себя на груди. Он надеялся, что к утру цветок потеряет всю свою силу. Его зло перейдет в его грудь, его душу, и там будет побеждено или победит — тогда сам он погибнет, умрет, но умрет как честный боец и как первый боец человечества, потому что до сих пор никто не осмеливался бороться разом со всем злом мира…
Он кинулся к знакомому месту около крыльца. Цветок темнел своей головкой, свернув лепестки и ясно выделяясь на росистой траве.
— Последний! — прошептал больной. — Последний! Сегодня победа или смерть. Но это для меня уже все равно. Погодите, — сказал он, глядя на небо: — я скоро буду с вами.
Он вырвал растение, истерзал его, смял и, держа его в руке, вернулся прежним путем в свою комнату…Больной, едва дойдя до постели, рухнул на нее без чувств.
Утром его нашли мертвым. Лицо его было спокойно и светло; истощенные черты с тонкими губами и глубоко впавшими закрытыми глазами выражали какое-то горделивое счастье. Когда его клали на носилки, попробовали разжать руку и вынуть красный цветок. Но рука закоченела, и он унес свой трофей в могилу».
Как только Гуччи дочитал текст, телефон в кабинете врача умолк. В ушах еще стоял колкий звон, делавший тишину в темном помещении особенно напряженной, неприятной, таящей нечто враждебное. Луч фонаря освещал небольшое пространство перед лицом Томаса, так что тьма словно сконцентрировалась, собралась в самый плотный клубок у него за спиной. Непрошенные мысли сами вползали в сознание, нашептывая о том, что нечто высится позади, за плечами, наблюдает и ждет… но не удобного момента для нападения, нет – оно может атаковать в любую секунду и не промахнется. Нет, нечто там, за спиной, в концентрированной непроглядной темноте ждет, когда сидящий на стуле человек обернется, чтобы ввергнуть его, взведенного, изнуренного, ослепленного мраком, в тот неописуемый, доводящий до безумия ужас, что преждевременно красит волосы в седой цвет. Мысли лезли из всех темных углов комнаты, и сопротивляться их навязчивому шепоту становилось все труднее. Мышцы спины начинали застывать от напряжения, в котором они пытались съежиться под взором неизвестной сущности, скрывающейся в тени. Да, в глубинах подсознания каждого человека живут первобытные монструозные страхи — тревожные детские переживания, знакомые каждому, являются тому доказательством, но, сколько бы Гуччи ни думал об этом, до конца убедить себя в тщетности собственной тревоги офицеру не удавалось. За перенапряжением мышц спины и шеи явилась и «старая знакомая» — головная боль. Томас напряг пальцы, взъерошивая идеальный строй черных волн своих волос, и, стиснув зубы, едва не взвыл: «Неужели это точка? Неужели я теряю рассудок?! Нельзя, нельзя!… Как же, за что?!… Впереди ведь жизнь!… Нет, не сдаваться! Боевой офицер не должен! Это все ерунда, чушь, и ничего там нет». С этой мыслью мужчина обернулся, и в тот же миг ноги, похолодевшие, словно отнявшиеся в один момент, подкосились, заставив его упасть навзничь. Крик ужаса застрял в горле, вырвавшись лишь невнятным поперхающимся хрипом. Перед Гуччи в углу около рабочего стола врача парил разлагающийся монстр с шестью растянутыми в стороны культями вместо конечностей – тот самый урод с кровавым языком, загнавший его позапрошлой ночью до обморочного состояния. «Только видение, лишь видение… — в своих мыслях лихорадочно причитал Томас, вытягивая руку вперед, чтобы убедиться, что там, где он видит мерзкую тварь, окажется только воздух. – Это галлюцинация и только! Если я понимаю это – не все потеряно…». Пальцы полисмена почти дотронулись до лоскута гнилой кожи, свисающего с пояса монстра, но не только не прошли через него насквозь, но были чем-то остановлена. То, что коснулось кожи человека, пронизало его нервы и мускулы от кисти до локтя жгучей болью. Офицер резко одернул руку. Вскинув голову, мужчина увидел, что вскрытая брюшная полость чудовища, разрезы от которой проходили в шесть сторон по его несуразным конечностям, раскрывается, выворачивая гнилостно-красные пласты кожи наизнанку, расправляя их подобно лепесткам страшного мясного цветка. Из темнеющего центра кровавой раффлезии выдвигались, корчась и извиваясь, черно-коричневые щупальца. Одно из них прошло мимо лица Гуччи, «лизнув» щеку быстрым прикосновением, от которого кожа разгорелась огнем так же, как в тот момент, когда нечто коснулось кисти. Боль помогла собрать все силы, вскочить на ноги и спешно, спотыкаясь, покинуть кабинет дежурного врача.
Томас по-прежнему не мог стоять твердо на похолодевших ногах, ему казалось, что и все его тело в один миг ослабело. Выбежав за дверь, он застыл на месте, вновь оторопев. Госпиталь изменился в один момент до неузнаваемости. Полисмен уже наблюдал подобный феномен – чуть больше суток назад, в отцовской парикмахерской. Если то, что происходило там, действительно было реально – верить своим глазам Гуччи отказывался до сих пор. Пол в коридоре теперь был усыпан крошкой побитого и покрытого ржавчиной цемента и залит застоявшейся грязной водой.
Он кинулся к знакомому месту около крыльца. Цветок темнел своей головкой, свернув лепестки и ясно выделяясь на росистой траве.
— Последний! — прошептал больной. — Последний! Сегодня победа или смерть. Но это для меня уже все равно. Погодите, — сказал он, глядя на небо: — я скоро буду с вами.
Он вырвал растение, истерзал его, смял и, держа его в руке, вернулся прежним путем в свою комнату…Больной, едва дойдя до постели, рухнул на нее без чувств.
Утром его нашли мертвым. Лицо его было спокойно и светло; истощенные черты с тонкими губами и глубоко впавшими закрытыми глазами выражали какое-то горделивое счастье. Когда его клали на носилки, попробовали разжать руку и вынуть красный цветок. Но рука закоченела, и он унес свой трофей в могилу».
Как только Гуччи дочитал текст, телефон в кабинете врача умолк. В ушах еще стоял колкий звон, делавший тишину в темном помещении особенно напряженной, неприятной, таящей нечто враждебное. Луч фонаря освещал небольшое пространство перед лицом Томаса, так что тьма словно сконцентрировалась, собралась в самый плотный клубок у него за спиной. Непрошенные мысли сами вползали в сознание, нашептывая о том, что нечто высится позади, за плечами, наблюдает и ждет… но не удобного момента для нападения, нет – оно может атаковать в любую секунду и не промахнется. Нет, нечто там, за спиной, в концентрированной непроглядной темноте ждет, когда сидящий на стуле человек обернется, чтобы ввергнуть его, взведенного, изнуренного, ослепленного мраком, в тот неописуемый, доводящий до безумия ужас, что преждевременно красит волосы в седой цвет. Мысли лезли из всех темных углов комнаты, и сопротивляться их навязчивому шепоту становилось все труднее. Мышцы спины начинали застывать от напряжения, в котором они пытались съежиться под взором неизвестной сущности, скрывающейся в тени. Да, в глубинах подсознания каждого человека живут первобытные монструозные страхи — тревожные детские переживания, знакомые каждому, являются тому доказательством, но, сколько бы Гуччи ни думал об этом, до конца убедить себя в тщетности собственной тревоги офицеру не удавалось. За перенапряжением мышц спины и шеи явилась и «старая знакомая» — головная боль. Томас напряг пальцы, взъерошивая идеальный строй черных волн своих волос, и, стиснув зубы, едва не взвыл: «Неужели это точка? Неужели я теряю рассудок?! Нельзя, нельзя!… Как же, за что?!… Впереди ведь жизнь!… Нет, не сдаваться! Боевой офицер не должен! Это все ерунда, чушь, и ничего там нет». С этой мыслью мужчина обернулся, и в тот же миг ноги, похолодевшие, словно отнявшиеся в один момент, подкосились, заставив его упасть навзничь. Крик ужаса застрял в горле, вырвавшись лишь невнятным поперхающимся хрипом. Перед Гуччи в углу около рабочего стола врача парил разлагающийся монстр с шестью растянутыми в стороны культями вместо конечностей – тот самый урод с кровавым языком, загнавший его позапрошлой ночью до обморочного состояния. «Только видение, лишь видение… — в своих мыслях лихорадочно причитал Томас, вытягивая руку вперед, чтобы убедиться, что там, где он видит мерзкую тварь, окажется только воздух. – Это галлюцинация и только! Если я понимаю это – не все потеряно…». Пальцы полисмена почти дотронулись до лоскута гнилой кожи, свисающего с пояса монстра, но не только не прошли через него насквозь, но были чем-то остановлена. То, что коснулось кожи человека, пронизало его нервы и мускулы от кисти до локтя жгучей болью. Офицер резко одернул руку. Вскинув голову, мужчина увидел, что вскрытая брюшная полость чудовища, разрезы от которой проходили в шесть сторон по его несуразным конечностям, раскрывается, выворачивая гнилостно-красные пласты кожи наизнанку, расправляя их подобно лепесткам страшного мясного цветка. Из темнеющего центра кровавой раффлезии выдвигались, корчась и извиваясь, черно-коричневые щупальца. Одно из них прошло мимо лица Гуччи, «лизнув» щеку быстрым прикосновением, от которого кожа разгорелась огнем так же, как в тот момент, когда нечто коснулось кисти. Боль помогла собрать все силы, вскочить на ноги и спешно, спотыкаясь, покинуть кабинет дежурного врача.
Томас по-прежнему не мог стоять твердо на похолодевших ногах, ему казалось, что и все его тело в один миг ослабело. Выбежав за дверь, он застыл на месте, вновь оторопев. Госпиталь изменился в один момент до неузнаваемости. Полисмен уже наблюдал подобный феномен – чуть больше суток назад, в отцовской парикмахерской. Если то, что происходило там, действительно было реально – верить своим глазам Гуччи отказывался до сих пор. Пол в коридоре теперь был усыпан крошкой побитого и покрытого ржавчиной цемента и залит застоявшейся грязной водой.
Страница
9 из 57
9 из 57
