Stiffen Corpses Жизнь и работа коченеющих трупов

Очнувшаяся Сушеная Голова, чихая от дыма, произнесла, смешно коверкая наши голоса:

— Где Краух? В Желтой Деревне…

Веселье продолжилось, теперь к нам присоединилось еще и ухающее Пробрюшливое Жорло. Дистройер продолжал прыгать, мне бы его энергию, а Белый Дьявол еще раз обвел нашу веселящуюся команду своими рубиновыми глазами, раскрыл пасть и разразившись каким-то совершенно жутким каркающим клекотом, выражавшим самые положительные эмоции, взмахнул крылами и вертикально взмыл вверх над Площадью.

Мы остались внизу, и некоторое время мечтательно наблюдали за тем, как он растворяется в темноте.

— Не летай над Пьедесталом! — заботливо крикнуло ему вслед Пробрюшливое Жорло.

— Я знаю! — донеслось уже совсем издалека и мы снова закурили.

Через пару минут пошел Сухой Дождь, и стало совсем темно. Даже Пьедестал потускнел и лысый человек, стоящий на нем открыл свой гранитный зонт.

Что-то зашуршало в ближайшем переулке, и кто-то бодро крикнул:

— Низшая Раса!

Дистройер сорвался с места и бросился на голос. Мы не стали его останавливать, пускай порезвится. Когда затих топот его мощных конечностей, я почувствовал, как накопившаяся за день усталость сковывает мышцы, выбросил окурок и позволил себе окоченеть до Рассвета, который согласно Положению должен был непременно наступить не позднее, чем завтра.

Глава 6

НЕНАСТУПИВШИЙ ДЕНЬ

Начинался Ненаступивший день. Я нащупал рукой цепь и сквозь сладкое оцепенение рванул ее на себя. Пусто… Сушеная Голова уже успела куда-то исчезнуть, ну и черт с ней!

Тогда я стал протирать глаза, и когда последний из них был начищен до дембельского пряжечного блеска, открыл их и сразу обнаружил свою пропажу. Она висела, запутавшись в оборванных проводах в четырех метрах над уровнем земли, и плевала вокруг себя коричневой слюной.

— Витал! — заорал я, но ответа не дождался. Хулиганствующий ублюдок был уже далече, что и не удивительно. Закряхтев, я поднялся на ноги, и метким броском придорожного камушка вернул Сушеную Голову на грешную землю. И моментально услышал за спиной чье-то тяжелое сопение.

Медленно обернувшись, я увидел опирающегося на топор Хэнгмена Витала Блумена собственной персоной. Вид он имел помятый и непрезентабельный.

— Твои штучки? — спросил я, указывая жестом сначала на провода. Потом на Сушеную Голову.

Палач отрицательно покачал своей большой непропорциональной головой:

— Это Дистройер вчера чудил…

— А что вообще было вчера? — задал я немного волнующий меня вопрос.

— Ага, — хитро сказал Хэнгмен и наверняка осклабился, но сейчас я не мог этого видеть, так как наш палач был в закрытом капюшоне. Еще и молнию застегнул.

Он развернулся и побрел к Выгребной Яме, приглашающее поманив меня за собой. Из Ямы шел приятный сладковатый запах, когда я приблизился и заглянул в нее, то увидел внизу комфортно расположившегося и аппетитно что-то жующего Чукки. Он завтракал.

— Приятного аппетита, — вежливо сказал я и, спрыгнув вниз, принялся выдирать у него изо рта недоеденный кусок старой резиновой покрышки густо намазанный патокой.

Чукки стал яростно сопротивляться и некоторое время мы тяжело пыхтели среди обугленных останков велосипедов и их хозяев. Это прекрасно заменило нам утреннюю гимнастику и вскоре мы выбрались наверх поближе к такому немногословному Хэнгмену.

— Белый Дьявол уже улетел? — спросил Чукки.

— Не помню. Кажется, да. Последнее время после Окоченения память отшибает на раз, — ответил я и проходя мимо Витала, незаметно подбил сапогом его топор. Хэнгмен потерял равновесие и принялся смешно раскачиваться в поисках утраченного равновесия. Чукки захихикал.

— Я тоже ни хрена не помню, но тут явно было жарковато.

Хэнгмен плюнул на борьбу за равновесие и, свалившись прямо на нагретые утренним солнцем камни Площади, моментально захрапел.

— Намаялся корявый, — подала голос Сушеная Голова, — а я поднял Большой Топор и принялся чистить его лезвием ногти.

Когда-то вот тоже, сидел на Прииске и чистил ногти лопатой, а Витал подкрался сзади и как треснет меня по башке обухом, типа пошутил, ну и поломал, топорище. Я ж не совсем дурной, чтоб без каски сидеть, а парик надел сверху, как положено, вот он и купился. Плакал потом, нервный такой гад, кричал:

— Вам все шутки шутить. А мне к выступлению надо готовиться, где я здесь топорище себе такое найду?

Тут меня снова кто-то стукнул, оглянувшись, я увидел довольного жизнью и смертью Дистройера, постоянно находившегося где-то на границе двух этих вечных понятий.

Он булькал, что выражало крайнюю степень веселья, и тряс перед собой изогнутым цифрой семь куском рельса. И тут я вспомнил. Что именно седьмого числа Дистройеру произвели первую Кастрацию и сам засмеялся.