Добавить в моё избранное
196 мин, 37 сек 12558
От дымного чада факелов Вальгаст закашлялся, но подавил тошноту, подкатившую к горлу, и окинул взглядом место, в котором оказался.
Это был большой зал без колонн и даже без окон. На его стенах через равные промежутки были развешены факелы, вставленные в металлические кольца. А впереди… Да, Вальгаст сразу понял, кто именно восседал на простом, но массивном троне, окруженный личной стражей и доверенными графами! Потому что ни у кого более не могло быть такого насмешливо — безразличного взгляда, которым он, опираясь на меч, пронизывал до самых потаенных уголков души. Менестрель не собирался ни вырываться, ни делать что — либо еще, ведь бросься он на повелителя вампиров, и десятки клинков, десятки стрел поразят его в первый же миг. И Вальгаст просто смотрел прямо в змеиные, мудрые и немигающие, глаза завоевателя, не отводя взора. Все, кто был в зале, хранили молчание.
И менестрель с удивлением ощутил, как страх в его сердце постепенно сходит на нет. Он кашлянул и сказал:
— Не думал я, что мне суждено увидеть твой тронный зал, Хейд…
Губы завоевателя искривились в усмешке:
— Да, ты в замке Аверон. И что ты скажешь о нем его хозяину?
Вальгаст на миг задумался, а затем ответил так, как только и мог ответить насмешник, бродяга и ниспровергатель прогнивших авторитетов:
— Должно быть, он такой же большой, как твоя жадность, Хейд… и такой же темный, как твоя совесть!
Один из стражников, сопровождавших Вальгаста, размахнулся для удара, но повелитель вампиров запрещающе поднял ладонь:
— Нет! Отпустите его…
Стальная хватка разжалась, и менестрель едва не упал — так ослабили его раны. Хейд же продолжал:
— Конечно, что еще мог сказать рифмоплет, чьи бредни достигли даже моего слуха… Должно быть, ты предпочел бы попасть в плен к какому — нибудь варварскому вождю, который бы сварил тебя в котле? Или к райксу, который посадил бы тебя в подземелье на цепь и заставил бы жрать крыс? Там бы ты не так говорил…
А Вальгаст к тому времени окончательно стал самим собой:
— Видишь ли, Хейд, я предпочел бы совсем не попадать в плен. Но уж лучше, как ты сказал — «жрать крыс», чем самому стать твоим завтраком. Одна надежда — может быть, ты мною отравишься?
— Ты слишком самоуверен, рифмоплет. И я знаю, почему — тебе нечего терять, у тебя нет ни дома, ни семьи… Такие, как ты, только и способны, что вечно бунтовать.
— У меня нет ничего? Хейд, ты зря это сказал!
— О, я знаю, что ты скажешь — у тебя есть твой народ, твоя «Родина»…
— И это — тоже. А еще есть солнечный свет, и мои песни, и… но ты этого никогда не поймешь.
— Солнечный свет такой же «твой», как и чей угодно еще. А песни — что ж, может быть, я тоже хочу их послушать?
Кто — то в черном плаще сунул в руки менестрелю великолепную арфу. Вальгаст тронул, полуприкрыв глаза, струны — и сказал:
— Хорошо, Хейд. Жаль, что это не моя старая, но звонкая спутница… но я спою для тебя.
Он еще раз прикоснулся к струнам. Родился негромкий звук, шелестом рассеявшийся в темноте, среди военачальников и графов Хейда. Вальгаст больше не смотрел ни на них, ни на самого повелителя вампиров — он поднял лицо вверх, и его глаза незряче устремились туда, где за толщей каменных блоков — он чувствовал это! — сияло Солнце. Губы менестреля что — то прошептали, и он запел. Негромко, сдержанно, без особого надрыва… Но все громче и громче:
Ты пой, струна, ты плачь, струна,
В огне родная сторона,
И дом, и сад разорены,
И песни птичьи не слышны.
Ты пой, струна, зови, струна -
Ведь Родина у нас одна,
И пусть проклятье поразит,
Того, кто в битве побежит!
Восстанем, братья! Кровь за кровь!
Мечи пусть укрепит Любовь,
И Ненависть пусть закалит
Того, кто ворогов разит!
Пуст торжествует вражий царь!
Мы помним — говорили встарь:
«Раб — мертв при жизни, а герой
и после гибели живой!»
Запомни, враг! Придет наш час,
Ничто не остановит нас,
Мечи тьму ночи разорвут,
И вражьи стяги упадут!
Запомни, черный царь — тиран,
В сердцах посеявший обман -
Во прахе будешь ты лежать,
И ворон будет труп терзать!
Звени, струна, зови, струна -
Идет Священная Война!
Вставай с колен, свой меч бери -
Врага с земли своей гони!
Вальгаст замолчал. Его глаза вновь встретились с глазами Хейда, и менестрелю показалось, что что-то изменилось во взоре завоевателя. Однако голос повелителя вампиров звучал так же насмешливо, как и прежде:
— Теперь я понимаю, почему тобою так восхищались взбунтовавшиеся рабы. Поистине, поэт может придать благородный облик чему угодно! Но здесь, среди истинных господ, подобным песням нет места.
Это был большой зал без колонн и даже без окон. На его стенах через равные промежутки были развешены факелы, вставленные в металлические кольца. А впереди… Да, Вальгаст сразу понял, кто именно восседал на простом, но массивном троне, окруженный личной стражей и доверенными графами! Потому что ни у кого более не могло быть такого насмешливо — безразличного взгляда, которым он, опираясь на меч, пронизывал до самых потаенных уголков души. Менестрель не собирался ни вырываться, ни делать что — либо еще, ведь бросься он на повелителя вампиров, и десятки клинков, десятки стрел поразят его в первый же миг. И Вальгаст просто смотрел прямо в змеиные, мудрые и немигающие, глаза завоевателя, не отводя взора. Все, кто был в зале, хранили молчание.
И менестрель с удивлением ощутил, как страх в его сердце постепенно сходит на нет. Он кашлянул и сказал:
— Не думал я, что мне суждено увидеть твой тронный зал, Хейд…
Губы завоевателя искривились в усмешке:
— Да, ты в замке Аверон. И что ты скажешь о нем его хозяину?
Вальгаст на миг задумался, а затем ответил так, как только и мог ответить насмешник, бродяга и ниспровергатель прогнивших авторитетов:
— Должно быть, он такой же большой, как твоя жадность, Хейд… и такой же темный, как твоя совесть!
Один из стражников, сопровождавших Вальгаста, размахнулся для удара, но повелитель вампиров запрещающе поднял ладонь:
— Нет! Отпустите его…
Стальная хватка разжалась, и менестрель едва не упал — так ослабили его раны. Хейд же продолжал:
— Конечно, что еще мог сказать рифмоплет, чьи бредни достигли даже моего слуха… Должно быть, ты предпочел бы попасть в плен к какому — нибудь варварскому вождю, который бы сварил тебя в котле? Или к райксу, который посадил бы тебя в подземелье на цепь и заставил бы жрать крыс? Там бы ты не так говорил…
А Вальгаст к тому времени окончательно стал самим собой:
— Видишь ли, Хейд, я предпочел бы совсем не попадать в плен. Но уж лучше, как ты сказал — «жрать крыс», чем самому стать твоим завтраком. Одна надежда — может быть, ты мною отравишься?
— Ты слишком самоуверен, рифмоплет. И я знаю, почему — тебе нечего терять, у тебя нет ни дома, ни семьи… Такие, как ты, только и способны, что вечно бунтовать.
— У меня нет ничего? Хейд, ты зря это сказал!
— О, я знаю, что ты скажешь — у тебя есть твой народ, твоя «Родина»…
— И это — тоже. А еще есть солнечный свет, и мои песни, и… но ты этого никогда не поймешь.
— Солнечный свет такой же «твой», как и чей угодно еще. А песни — что ж, может быть, я тоже хочу их послушать?
Кто — то в черном плаще сунул в руки менестрелю великолепную арфу. Вальгаст тронул, полуприкрыв глаза, струны — и сказал:
— Хорошо, Хейд. Жаль, что это не моя старая, но звонкая спутница… но я спою для тебя.
Он еще раз прикоснулся к струнам. Родился негромкий звук, шелестом рассеявшийся в темноте, среди военачальников и графов Хейда. Вальгаст больше не смотрел ни на них, ни на самого повелителя вампиров — он поднял лицо вверх, и его глаза незряче устремились туда, где за толщей каменных блоков — он чувствовал это! — сияло Солнце. Губы менестреля что — то прошептали, и он запел. Негромко, сдержанно, без особого надрыва… Но все громче и громче:
Ты пой, струна, ты плачь, струна,
В огне родная сторона,
И дом, и сад разорены,
И песни птичьи не слышны.
Ты пой, струна, зови, струна -
Ведь Родина у нас одна,
И пусть проклятье поразит,
Того, кто в битве побежит!
Восстанем, братья! Кровь за кровь!
Мечи пусть укрепит Любовь,
И Ненависть пусть закалит
Того, кто ворогов разит!
Пуст торжествует вражий царь!
Мы помним — говорили встарь:
«Раб — мертв при жизни, а герой
и после гибели живой!»
Запомни, враг! Придет наш час,
Ничто не остановит нас,
Мечи тьму ночи разорвут,
И вражьи стяги упадут!
Запомни, черный царь — тиран,
В сердцах посеявший обман -
Во прахе будешь ты лежать,
И ворон будет труп терзать!
Звени, струна, зови, струна -
Идет Священная Война!
Вставай с колен, свой меч бери -
Врага с земли своей гони!
Вальгаст замолчал. Его глаза вновь встретились с глазами Хейда, и менестрелю показалось, что что-то изменилось во взоре завоевателя. Однако голос повелителя вампиров звучал так же насмешливо, как и прежде:
— Теперь я понимаю, почему тобою так восхищались взбунтовавшиеся рабы. Поистине, поэт может придать благородный облик чему угодно! Но здесь, среди истинных господ, подобным песням нет места.
Страница
44 из 55
44 из 55
