Земля ягуаров

Стуку подошв вторил веселый девичий голос, с воодушевлением распевающий стихи:

Как весело они по всем пределам,

Подобно диким вепрям, львам гербовым,

Идут, тела подставив пулям, стрелам,

Огню и бденью, гладу и оковам,

Пустыням знойным, брегам охладелым,

Язычников ударам столь суровым,

Опасностям, не познанным вселенной,

Акулам, скалам и пучине пенной!

— Э-гей! Ты у себя?! — дверь распахнулась настежь, и ночная посетительница ввалилась в комнату. Ее рост был немного меньше, а черты лица — чуть более мягкими и округлыми, чем у сидящей девушки, хотя схожесть обеих тотчас бы выдало их близкое родство даже самому рассеянному наблюдателю. Более всего сестер рознил характер, проявляющийся в выражении лиц.

Старшая, которую только что бесцеремонно отвлекли от письма, глядела на мир прямо и ровно, гордо подняв голову и развернув плечи. Иногда это был взгляд ученицы перед наставницей, иногда — чистокровной борзой, с вызовом обозревающей стаю преградивших ей дорогу дворняг, но всегда за ним чувствовались достоинство и внутренняя сила. Даже в полутьме кабинета старшая слегка щурила веки — привычка, которую приобретали многие жители краев, лежащих под жарким тропическим солнцем.

Поведение младшей было переменчивым. Она смотрела на все новое с искренним, восторженным любопытством, широко распахнув глаза и хлопая ресницами. Но интерес ее испарялся так же быстро, как дым на ветру, и тогда она начинала в задумчивости крутить головой, скользя безучастным взглядом по обстановке. Лицо ее становилось отстраненным и задумчивым, что скрывало путешествия в мир грез, которые предпринимал ее юный пытливый разум.

Младшая носила колет из красной парчи с накладками из темной кожи на локтях, сейчас наполовину расстегнутый из-за ночной духоты. Коротко остриженные, до ушей, волосы, были уложены под беретик со страусиным пером. Старшая в поздний час облачилось в домашнее платье с отложным воротничком, который подчеркивал линии ее смуглой изящной шеи.

— Снова сидишь в темноте, сестрица? Смотри, скоро превратишься в сову!

Младшая плюхнулась на стоящий у стены диван. Увидев это, сестра неодобрительно хмыкнула, и ответила только по прошествии нескольких секунд.

— Я занята, Мария.

— Святые угодники, да ты всегда занята! Снова пишешь отцу?

— Конечно. Мы обсуждали это за за обедом.

— Ах да, припоминаю, — рассмеялась Мария, — ты бубнила о чем-то таком, когда подали суфле.

Старшая окинула бесшабашную собеседницу холодным взглядом и вернулась к своему письму. Наконечник пера осторожно клюнул чернильницу.

— Тебе лучше переодеться. А еще прими ванную, и вымой голову шампунем. Пока не ложись, позже мне понадобиться твой перстень, чтобы поставить вторую печать.

— Отложи свои дела, Эльвира, — весело произнесла младшая. — Я пришла с отличными новостями. Такими, что даже твое каменное сердце растает, и ты заключишь меня в объятия.

— Переходи к сути, пожалуйста.

Перо продолжало скользить по бумаге. Судя по тону, которым ответила старшая сестра, письмо как раз пополнялось несколькими особенно нелестными эпитетами.

— Я нашла контракт, — нараспев произнесла Мария. Увидев, что сестра все-таки отложила перо и повернула голову, она не смогла сдержать торжествующую улыбку.

— Как такое возможно? Даже лучшие ученицы второго курса не получают патент на организацию экспедиции, ты же далеко не отличница. Таковы правила академии, их не переделать.

Тем временем младшая сняла беретик, уложила его себе на колени, и с видимым удовольствием сняла с ушей две тяжелые серебряные сережки. Вслед за серьгами в беретик упали тяжелый перстень-печатка и заколка для волос, сделанная из полированного зеленого малахита. Мария порылась в шкатулке, стоящей на тумбочке неподалеку, извлекла оттуда гребень и принялась расчесывать волосы, такие же русые, как у сестры.

— Потому что мой контракт не связан с академией. Тем не менее, он обещает настоящее, всамделишнее приключение. Постой, дай мне сказать!

Увидев тень на лице Эльвиры, младшая умоляюще подняла руки:

— Помнишь, на прошлой неделе, после похорон капеллана Арредондо, весь мой класс отправили наводить порядок в его кабинете? Мы тогда разобрали целую кучу бумаг.

— Ничего удивительного. Отец Арредондо, да упокоит господь его душу, — Эльвира перекрестилась, склонив голову в приличествующем выражении скорби, — слыл человеком начитанным и дотошным. Он собрал целую гору корреспонденции и дневников, написанных самыми разными людьми, от начала Конкисты до наших дней. Когда-нибудь его коллекция могла бы стать основой для летописи истории Новой Испании… какая жалость, что такой выдающийся человек умер так рано, и все собранные им бумаги отправились в печь.

— Не все, сестрица… впрочем, позволь я начну сначала.