Добавить в моё избранное
183 мин, 50 сек 9676
Лишь покончив с этими делами, я снял со стула наплечную кобуру с «Макаром», напялил ее на себя, надел сверху пиджак, и вышел во двор.
— Чего теперь? — первым делом поинтересовался сержант.
— А вот теперь звони Татарину, — ответил я.
— Не рановато? — усомнился боец.
— У них уж половина десятого, — ответил я. — Или, даже половина одиннадцатого…
Второй, а, считая со мной, третий участник экспедиции — Татарин, или же, если по паспорту — Булат Закиров, как и Калачев, служил под моим началом еще в ГДР. Кстати говоря, татарином по национальности он никогда не был, лишь родился в Казани. Насколько я знал, татарской крови в нем вообще не было ни капли: мать — армянка, а отец — казах. Но сам Булат, тем не менее, был глубоко убежден, что не кровь родителей определяет принадлежность ребенка к той или иной народности, а место рождения.
Примерно через год службы Закирова в нашу часть пришло очередное пополнение срочников, и был среди них рядовой Виль Накиев. Вот уж кто и был чистокровным татарином, так именно он — высокий, сухожилый, смуглый. На вопрос, который прочие солдаты задавали обоим с несомненным подвохом, чем татарин отличается от башкира, оба отвечали одинаково: «татарин на коне едет, а башкирин рядом бежит». Впрочем, на этом сходство Накиева с невысоким, круглолицым Закировым заканчивалось, как и их взгляды на национальную принадлежность.
— Татарин? Кто, ты? — кричал Булат, почти стуча себя пятками по груди. — С хера ли баня-то упала? Ты где родился? В Самаре? А я — в Казани! Значит это я чистокровный татарин, а ты — так, невесть что!
Но в мой красный список он попал, конечно не за это. Не знаю, где он научился, но стрелял молодой солдат отменно, причем из всего. Одним из упражнений тогда была стрельба сходу. Оно и понятно — теоретически мы учили солдат убивать и оставаться при этом в живых. Слова Ганнибала «успех измеряется кровью — вашей, или ваших врагов», пожалуй, будут иметь вес во все времена. Вне всяких сомнений, попасть в движущуюся фигуру намного сложнее, чем в бойца, который, стоя на месте, прицеливается и спускает крючок. Это с одной стороны. С другой стороны, на ходу и самому солдату попасть в цель гораздо сложнее. При стрельбе лежа-то руки дрожат, а что говорить о стрельбе, когда ствол «калаша» качается в такт походке? Плюс-минус сантиметр на дистанции в триста метров превращается в десятки метров разброса!
Бывалые офицеры учили солдат такой хитрости — перед выстрелом замереть, и, перенеся вес на одну ногу и имитируя шаг второй, выпустить маслину. Чистой воды показуха. Мало того, что скорость движения заметно падает, так еще и солдат на те доли секунды, что он имитирует шаг, становится отличной целью. Закиров же, идя быстрым шагом, клал пули от живота точнехонько в грудную мишень!
Стрельбой из АКМ, ПМ и СВД его таланты не ограничивались. Стоит еще раз отметить специфику Советской армии, в которой далеко не после каждого упражнения следовало сдавать гильзы. Кстати, пошло-то это с рубежа сороковых и пятидесятых годов, когда, даже покидая казармы, бойцы, в целях секретности, зачехляли новейший тогда АК-47. Да и гильзы собирали подчистую, чтобы янкели не узнали калибр секретного оружия. В общем, здесь изощренный мозг русского солдата начинал работать примерно так: если гильзы сдавать не обязательно, то и выпускать все патроны необязательно, значит их можно сховать! Не для продажи, естественно — Боже упаси! Сохранялись патроны с вершинкой пули, окрашенной зеленоватой краской — трассеры. В самом деле, зачем их тратить днем, когда на ночных стрельбах можно зарядить полный магазин трассеров, и дать длинную очередь? Красиво же!
Ховались такие патроны в тревожных мешках, подвязанных у каждого солдата под койкой. И то верно — лучшей нычки придумать сложно — тревожные мешки, в которых хранилась смена одежды, аптечка и сухпаек на три дня, были святыней и у «дедов». Время такое было — громыхнуть могло в любой момент, и забрать у салаги, скажем сухпаек… а если завтра война? Короче говоря, такой поступок не приветствовался, и потому, кроме предметов, положенных уставом, в тревожных мешках прятали и трассеры. И не только 7,62х39 мм от АКМ — так же пулеметные 7,62х54R для ПКТ, и, даже, 14,5 мм для КПВТ! Словом, ночные учебно-боевые стрельбы были зрелищем совершенно потрясающей красоты, но степенью высочайшей крутизны считалось написать трассерами из БМПшного пулемета Калашникова на ночном небосклоне, усыпанном звездами, три буквы — «ДМБ».
Надо же было такому случиться, что по дурости, наглости, или незнанию, Булат решил продемонстрировать свой подчерк во время очередной комиссии из Москвы… с этого момента, и до конца службы Татарина, дежурство по кухне второй роты автоматически означало, что в наряд идет Закиров и еще несколько особо отличившихся. Причем, если особо отличившиеся раз от разу менялись, то величина «Закиров» оставалась константой.
— Чего теперь? — первым делом поинтересовался сержант.
— А вот теперь звони Татарину, — ответил я.
— Не рановато? — усомнился боец.
— У них уж половина десятого, — ответил я. — Или, даже половина одиннадцатого…
Второй, а, считая со мной, третий участник экспедиции — Татарин, или же, если по паспорту — Булат Закиров, как и Калачев, служил под моим началом еще в ГДР. Кстати говоря, татарином по национальности он никогда не был, лишь родился в Казани. Насколько я знал, татарской крови в нем вообще не было ни капли: мать — армянка, а отец — казах. Но сам Булат, тем не менее, был глубоко убежден, что не кровь родителей определяет принадлежность ребенка к той или иной народности, а место рождения.
Примерно через год службы Закирова в нашу часть пришло очередное пополнение срочников, и был среди них рядовой Виль Накиев. Вот уж кто и был чистокровным татарином, так именно он — высокий, сухожилый, смуглый. На вопрос, который прочие солдаты задавали обоим с несомненным подвохом, чем татарин отличается от башкира, оба отвечали одинаково: «татарин на коне едет, а башкирин рядом бежит». Впрочем, на этом сходство Накиева с невысоким, круглолицым Закировым заканчивалось, как и их взгляды на национальную принадлежность.
— Татарин? Кто, ты? — кричал Булат, почти стуча себя пятками по груди. — С хера ли баня-то упала? Ты где родился? В Самаре? А я — в Казани! Значит это я чистокровный татарин, а ты — так, невесть что!
Но в мой красный список он попал, конечно не за это. Не знаю, где он научился, но стрелял молодой солдат отменно, причем из всего. Одним из упражнений тогда была стрельба сходу. Оно и понятно — теоретически мы учили солдат убивать и оставаться при этом в живых. Слова Ганнибала «успех измеряется кровью — вашей, или ваших врагов», пожалуй, будут иметь вес во все времена. Вне всяких сомнений, попасть в движущуюся фигуру намного сложнее, чем в бойца, который, стоя на месте, прицеливается и спускает крючок. Это с одной стороны. С другой стороны, на ходу и самому солдату попасть в цель гораздо сложнее. При стрельбе лежа-то руки дрожат, а что говорить о стрельбе, когда ствол «калаша» качается в такт походке? Плюс-минус сантиметр на дистанции в триста метров превращается в десятки метров разброса!
Бывалые офицеры учили солдат такой хитрости — перед выстрелом замереть, и, перенеся вес на одну ногу и имитируя шаг второй, выпустить маслину. Чистой воды показуха. Мало того, что скорость движения заметно падает, так еще и солдат на те доли секунды, что он имитирует шаг, становится отличной целью. Закиров же, идя быстрым шагом, клал пули от живота точнехонько в грудную мишень!
Стрельбой из АКМ, ПМ и СВД его таланты не ограничивались. Стоит еще раз отметить специфику Советской армии, в которой далеко не после каждого упражнения следовало сдавать гильзы. Кстати, пошло-то это с рубежа сороковых и пятидесятых годов, когда, даже покидая казармы, бойцы, в целях секретности, зачехляли новейший тогда АК-47. Да и гильзы собирали подчистую, чтобы янкели не узнали калибр секретного оружия. В общем, здесь изощренный мозг русского солдата начинал работать примерно так: если гильзы сдавать не обязательно, то и выпускать все патроны необязательно, значит их можно сховать! Не для продажи, естественно — Боже упаси! Сохранялись патроны с вершинкой пули, окрашенной зеленоватой краской — трассеры. В самом деле, зачем их тратить днем, когда на ночных стрельбах можно зарядить полный магазин трассеров, и дать длинную очередь? Красиво же!
Ховались такие патроны в тревожных мешках, подвязанных у каждого солдата под койкой. И то верно — лучшей нычки придумать сложно — тревожные мешки, в которых хранилась смена одежды, аптечка и сухпаек на три дня, были святыней и у «дедов». Время такое было — громыхнуть могло в любой момент, и забрать у салаги, скажем сухпаек… а если завтра война? Короче говоря, такой поступок не приветствовался, и потому, кроме предметов, положенных уставом, в тревожных мешках прятали и трассеры. И не только 7,62х39 мм от АКМ — так же пулеметные 7,62х54R для ПКТ, и, даже, 14,5 мм для КПВТ! Словом, ночные учебно-боевые стрельбы были зрелищем совершенно потрясающей красоты, но степенью высочайшей крутизны считалось написать трассерами из БМПшного пулемета Калашникова на ночном небосклоне, усыпанном звездами, три буквы — «ДМБ».
Надо же было такому случиться, что по дурости, наглости, или незнанию, Булат решил продемонстрировать свой подчерк во время очередной комиссии из Москвы… с этого момента, и до конца службы Татарина, дежурство по кухне второй роты автоматически означало, что в наряд идет Закиров и еще несколько особо отличившихся. Причем, если особо отличившиеся раз от разу менялись, то величина «Закиров» оставалась константой.
Страница
8 из 53
8 из 53
