Убить вампира

И снова Михайлов уловил необычный запах. Как будто что-то сгнило. Несвежие продукты?

Михайлов прошел на кухню, но здесь такого запаха не было. Это ни о чем не говорит, порою запахи быстро уходят с одного места и зависают где-то в другом. Но в холодильнике испорченных продуктов Михайлов не обнаружил. Тело Кравченко еще не начало разлагаться. Что же тогда так пахнет? Хотя он тоже может ошибаться. Все-таки труп есть труп, от него не благоухает французскими духами.

В нижнем отделе серванта Михайлов увидел с десяток пустых бутылок из-под спиртного. Кравченко пил? «Хотя, если бы моя жена так рано умерла, я бы, наверное, тоже запил», — подумал Михайлов.

Бутылка пива, выуженная им из холодильника, приятно обрадовала. Пиво было прохладным и вкусным. Михайлов прихватил его с собой в гостиную.

В шкафах ничего примечательного. Его вещи, одежда Лаймы.

Куда бы он, интересно, всё это дел? Продал или сохранил, как светлую память? А может, просто оставил все, как есть, чтобы потом его новая пассия выбрала себе что-нибудь по вкусу?

Одежды немного. Кажется, только самое необходимое. Внизу, в картонном ящике, таблетки. Много успокоительных. Барбитуратов. Кто их принимал? Лайма? Надо выяснить.

Кстати, о Лайме. Кто-нибудь сказал ему, от чего она умерла? Такая молодая, красивая, полная энергии.

Михайлов еще раз посмотрел на портрет жены Кравченко.

Сколько лет они прожили вместе? Документов не видно. Может, они в другом месте? Надо посмотреть.

«Какие мысли, майор?»— спросил сам себя Михайлов.

Пока, увы, никаких. Михайлов тяжело вздохнул.

В одном из ящиков увидел фотоальбомы, вытащил их из стопки газет и журналов, стал просматривать, удобно устроившись в глубоком кресле.

Дембельский альбом Кравченко. Снаружи весь обшитый красным бархатом. Из нержавейки сделана эмблема рода войск, в которых он служил. Золотом сияет надпись: «ДМБ — 1996». Страницы выкрашены черной тушью. На каждой рисунок — ракета, самолет, прыгающие с вертолета парашютисты.

Фотографии в большинстве любительские. Многие, кажется, сделаны второпях. Кравченко с автоматом, на полигоне, за рулем БТРа, на аэродроме с парашютом. Вот он принимает присягу, ест в столовой, прыгает с самолета. Воздушно-десантные войска. 1994 — 1996. Демобилизация — весна девяносто шестого. Через пару месяцев свадьба. Да, двадцать второго июня. Вот они, Сергей и Лайма Кравченко, радостные и счастливые в загсе, потом за свадебным столом.

Сегодня 17 сентября. Через пять дней будет ровно три месяца со дня их свадьбы и сорок дней со дня её смерти.

«Как символично», — подумал Михайлов.

А вот и Ракитина. Тоже, оказывается, была на их торжестве. И даже свидетельницей. С его стороны одна мать. Нет отца? И почему у нее такое мрачное лицо? Она будто никогда в жизни не позволяла себе улыбаться. А где её родители? Не смогли приехать? Или Лайма сирота? Выяснить.

Михайлов отметил в своем блокноте. Посмотрел на часы. Четырнадцать ноль-ноль.

«Надо бы позвонить в горотдел, нет ли чего?»— подумал он и набрал «02».

— Дежурный Милютин слушает, — раздалось вскоре в трубке.

— Это майор Михайлов. Для меня есть что-нибудь?

Через несколько секунд Михайлов услышал:

— Есть кое-что. Начальник ГАИ был у того постового, Скачко, в больнице, и тот ему, якобы, сообщил про какую-то голову. Алло, слушаете?

— Да, да, слушаю. Что за голова?

— Он говорил, что Скачко видел голову. Та женщина, которую они преследовали… У неё в сумке была отрезанная голова…

Михайлов побледнел.

— А что же он сразу не сказал, черт? Где эта больница? Поеду туда. Появится Горюнов — пусть дожидается меня.

— Понял, товарищ майор.

Михайлов повеселел. Может, хоть что-то из всей этой запутанной истории прояснится?

Из милиции Ольга Ракитина вышла сама не своя. Не помнила, как добралась до дома, открыла дверь квартиры, вошла. Очнулась только, когда её окликнула бабушка, и увидела себя стоящей посреди кухни в плаще, со связкой ключей в руках. Тут же в уши ворвались и звуки: стук над головой, тарахтение холодильника и слабый голос бабушки из спальни:

— Оля, это ты?

Как будто мог быть кто-то другой.

Тут только Ольга почувствовала, как слабеют ноги. Она, не раздеваясь, села на табурет и негромко ответила:

— Я это, я.

Через минуту вошла бабушка, завязывая тесемки теплого халата.

— Что тебя так долго не было?— спросила. — Обед давно остыл, где ты была?

Ольга ничего ей не ответила. Ирина Петровна удивленно посмотрела на внучку:

— Оленька, боже, на тебе лица нет. Что случилось? У тебя неприятности? Не таи, лучше мне все сразу расскажи. В чем дело?

— Бабушка, я… я…

Вдруг Ольга расплакалась, не на шутку испугав Ирину Петровну.