Западня

Я словно бы растворился в ней целиком — в нежных, воркующих, призывных интонациях её удивительно глубокого грудного голоса, в одурманивающем аромате духов, который я не мог сопоставить ни с чем, ни с одним цветком, словно он вобрал в себя все цветы мира, расплавив их в себе, заставив потерять свою индивидуальность, в её призывно вздымающейся, слишком большой для такой изящной комплекции груди. Плавные изгибы её тела были внешне скрыты одеждой. но это был чистой воды обман. В действительности, тесно обтягивающий фигуру костюм так кричаще вульгарно открывал моему взору все то, что он, казалось бы, должен был стыдливо скрыть, что я не в силах был поднять взгляд на её лицо. А эмоциональные движения её рук, которыми она сопровождала свои слова! Пока я не мог оторвать глаз от изящных движений её тела, которое, казалось, ни мгновения не желало оставаться в покое, её руки, совершая таинственные пассы, словно ткали, ткали ту сеть очарования, которая навеки опутала меня с головы до ног.

А между тем недоступные мне её глаза, скрытые за зеркальными стеклами солнцезащитных очков, придававшие её лицу сходство с каким-то насекомым, — я уверен! — не пуская к себе, холодно изучали меня, проникали внутрь меня, раскладывая всю мою внутреннюю «самость» по полочкам, как ученый, сортируя баночки с высушенными насекомыми.

— … Да ты, гляжу, совсем разомлел от жары, Кирилл! Эдак мы с тобой ни о чем не договоримся! — эта фраза, словно какая-то команда, вывела меня из состояния розового сна.

— Прости, Диана, я что-то забыл, на чем мы с тобой остановились…

— На том, что ты только что, вот ни сходя с этого места, сравнил меня с богиней и немного немало пообещал меня показать…

— Как — показать?

— Сводить меня в какой-то музей и показать мою статую!

— Ах, богини Дианы…

А сам подумал — «неужели я и в самом деле нес подобную чушь или она мне соврала, видя мое беспамятство?» Сама мысль, что, придя сюда поговорить о погибшем друге, я веду себя как шестнадцатилетний пацан на первом свидании, показалась мне ужасно омерзительной, и я почувствовал, как щеки мои заполыхали от стыда.

Видимо, девушка заметила мой конфуз и сменила тему.

— Да, Кирилл, мы с тобой немного увлеклись — впрочем, здесь нет ничего криминального, ты мне тоже очень понравился, а симпатия — это хорошее начало для совместного предприятия.

— О чем это ты?

— Начнем с того, что я не очень хорошо знала Алексея, хотя у меня много знакомых, его близких и коллег. Сама я, как ты помнишь, журналистка…

Тут я смутно вспомнил, что она показывала мне какое-то удостоверение, но хоть убей, ничего, даже фотографии из него, я не помню.

— Конечно, с трагической смертью Леши у нас у всех был переполох, все мы были в трауре. Между прочим, я тебя видела на похоронах и в ресторане, но ты был так погружен в свои мысли, что не заметил меня. Да и мне было не до бесед… Но сейчас, когда все утряслось и дело закрыли, — тут меня поразило, насколько хладнокровно она это сказала; меня, например, закрытие дела потрясло до глубины души, но, может быть, она не знала всех обстоятельств?

— … мы все горим желание продолжить расследование («горим ли?»), найти факты, неопровержимо доказывающие убийство и, в идеальном варианте, найти убийцу. Тем более нас вдохновляет, что ты уже напал на след и нам есть на кого опереться.

Я не без труда заставил себя поднять глаза на её лицо, но глаза, бессильно скользнув по полированной зеркальной глади очков, теперь увязли в её ярко накрашенных губах. Губы у неё были тонкими, внешне ничем не привлекательные, особенно в свете последней моды накачивать их силиконом для пущей сексуальности, но тем не менее что-то в них было такое, от чего я не мог оторвать взгляд.

Огненно-красные змейки губ призывно изгибались, как тело танцовщицы, от них веяло такой силой, такой энергией, такой жизнью, они так подкупали своей мягкостью, нежностью, что неодолимо тянуло к ним прикоснуться, поцеловать. Влажный блеск их вызывал самые интимные ассоциации, словно заманивая туда, в бархатисто-алый зев, усеянный некрупными, но остренькими зубками хищницы. Я впервые в жизни почувствовал, какое, наверное, это адское блаженство, когда твое тело перемалывают такие вот остренькие жемчужные зубки…

— На самом деле, я мало что могу вам дать в расследовании, одни догадки, подозрения, сам я блуждаю во мраке…

— Но ведь это самое интересное! — возбужденно перебила она. — Загадки, тайны, покрытые мраком, Таинства… — проговорила она с каким-то странным приторным придыханием. И, словно спохватившись, — это именно то, что нам нужно, сенсация! А любая сенсация — это едва прикрытая, полуобнаженная тайна! И потом, Кира, — сказала она совсем фамильярно, — ты — единственный друг Леши, которому он доверял. От тебя у него не было секретов, да и дом его для тебя всегда открыт.

Эта мысль не приходила мне в голову.