179 мин, 24 сек 6159
Человеческая кровь. Кровь молодому волку. Жертвенная кровь и тогда все.
Что-то творилось внутри его. Что-то там шевелилось и оживало, дикое и свирепое, но ему почему-то не казалось уже это теперь странным. Это казалось обычным теперь и обыденным. Казалось, что так и должно быть.
Фероль даже не понимал пока еще, что он уже не был теперь совсем человеком. И хотя, он осознавал вполне реально, что что-то в нем сейчас не так, он все же не понимал до конца всего того, что произошло с ним. И не мог теперь уже знать, что никогда не вернется к нормальной человеческой жизни. Что стал частью этого леса и этого болота, с новым именем вместо старого и человеческого, как и его эта прекрасная лесная спасительница, и хозяйка этого большого старинного бревенчатого дома. Дома серого кровожадного оборотня волка.
Он был уже не человек. И уже думал не как человек, а по-своему, по дикому, и по-волчьи.
Он слышал, как шумел дождь за окном большого главного теперь его на этом болоте дома. Теперь его семейного дома. Дома молодого волка. Волка еще не попробовавшего человеческую кровь.
Он слышал, что творилось за окнами дома. Слышал даже в громком шуме дождя. Слышал своих теперь собратьев и сестер. Там в том лесу на самом болоте. Он понимал даже их на расстоянии. Он чувствовал каждого из них. Они все ждали новой охоты. Они ждали жертву. Каждый из них. Они сюда и пришли для этого. Для совершения обряда и крови. Сбежались ото всюду со всей округи. На это болото и тому древнему дереву.
Ими был наполнен сейчас в проливном дожде лес. Они все толпились на его окраине недалеко от самого берега болота. Они ждали и затаились в падающем с небес теплом летнем ливне. В шуме падающей теплой воды. В темноте предутреннего болотного леса.
Скоро. Очень скоро все случиться и произойдет. На болотах будет много поживы. Это сказала им их лесная мать. И они утолят долгий после зимней спячки голод.
И он был заключен в эту волчью стаю. Осталось за малым, вкусить человеческую теплую живую кровь.
Фероль слышал голос. Голос лесной Богини. Теперь она его мать. Мать, которую, он так ждал всю жизнь. Все свое детство. Она там была в лесу на болоте. Она его еще увидит, и он будет с ней. И с этими двумя теперь волчицами. Он будет жить здесь в этом болотном сосновом и березовом лесу. Осталось немного. Осталось попробовать человеческую кровь.
Фероль бросился бегом, спрыгнув с широкого крыльца своего старого бревенчатого дома, и понесся в лес прыжками по болотным кочкам, прислушиваясь на ходу и нюхая носом воздух. Он был в родной теперь стихии. Стихии его леса.
Его позвала она его лесная мать. Его Богиня леса. И он снова бросился на ее призывный зов. Бросился в лес сквозь проливной ливень и сверкание молний под присмотром призрачных теней двух молодых волчиц, которые, следовали следом за ним по пятам, неотступно мелькая между сосен и берез. Мимо буреломов в болотистой топи.
Он снова достиг того островка. На котором, было первое его перевоплощение в волка оборотня. Он снова был здесь возле поваленного дерева и болотного кустарника. Среди высоких травянистых мокрых после ливня кочек. Среди вспененной грязи и воды.
Фероль упал между кочек от боли пронзившей снова его все тело. Он упал возле белого всего изорванного и мокрого от дождя своего в прошлом парашюта летчика.
Он схватил его своими руками и прижал к голому человеческому телу, согнувшись от болевых судорог, корчась на глазах тех, кто стоял чуть поодаль от него среди берез и сосен болотного в проливном доже леса. Под присмотром двух серых призрачных теней, похожих на двух волчиц.
Он закричал от боли. И его тело затрещало от ломки костей внутри. И выворачивание мышц. Его в муках человеческий голос разносился по все округе, постепенно сменяясь волчьим неистовым и голодным, жаждущим человеческой крови и плоти ревом.
Всеволод Артюхов беседовал у костра со своим сыном Павлом. Он сидел рядом с ним и еще несколькими партизанами у костра. И вел с ним отцовский заботливый разговор про завтрашнее партизанское наступление на их деревню.
— Ты чтобы смотрел в оба. И не отходил от меня во время боя ни на шаг — говорил он родному сыну Павлу — Понял меня?
Тот понимающе кивал мальчишеской молодой головой в ответ своему отцу и молчал. Сидя у костра уже в наступившей на лес, надвигающейся ночной темноте.
Над ними стояла на небе Луна, и трещал у ног костер.
Они прижатые плечами плотно друг к другу потеснено другими партизанами смотрели на языки пламени, мечущегося в холодеющем воздухе окружающего людей леса. Сидя под навесом от дождя и следя за языками яркого пламени.
Становилось заметно не по-летнему холодно. Проливной ливень остудил воздух. И как-то здесь в лесу даже похолодало.
— Вот, возьми — старший Артюхов, произнес и дал сыну из угля вынутую запеченную картошку — Ешь, давай и вникай во все, что я тебе сейчас говорю.
Что-то творилось внутри его. Что-то там шевелилось и оживало, дикое и свирепое, но ему почему-то не казалось уже это теперь странным. Это казалось обычным теперь и обыденным. Казалось, что так и должно быть.
Фероль даже не понимал пока еще, что он уже не был теперь совсем человеком. И хотя, он осознавал вполне реально, что что-то в нем сейчас не так, он все же не понимал до конца всего того, что произошло с ним. И не мог теперь уже знать, что никогда не вернется к нормальной человеческой жизни. Что стал частью этого леса и этого болота, с новым именем вместо старого и человеческого, как и его эта прекрасная лесная спасительница, и хозяйка этого большого старинного бревенчатого дома. Дома серого кровожадного оборотня волка.
Он был уже не человек. И уже думал не как человек, а по-своему, по дикому, и по-волчьи.
Он слышал, как шумел дождь за окном большого главного теперь его на этом болоте дома. Теперь его семейного дома. Дома молодого волка. Волка еще не попробовавшего человеческую кровь.
Он слышал, что творилось за окнами дома. Слышал даже в громком шуме дождя. Слышал своих теперь собратьев и сестер. Там в том лесу на самом болоте. Он понимал даже их на расстоянии. Он чувствовал каждого из них. Они все ждали новой охоты. Они ждали жертву. Каждый из них. Они сюда и пришли для этого. Для совершения обряда и крови. Сбежались ото всюду со всей округи. На это болото и тому древнему дереву.
Ими был наполнен сейчас в проливном дожде лес. Они все толпились на его окраине недалеко от самого берега болота. Они ждали и затаились в падающем с небес теплом летнем ливне. В шуме падающей теплой воды. В темноте предутреннего болотного леса.
Скоро. Очень скоро все случиться и произойдет. На болотах будет много поживы. Это сказала им их лесная мать. И они утолят долгий после зимней спячки голод.
И он был заключен в эту волчью стаю. Осталось за малым, вкусить человеческую теплую живую кровь.
Фероль слышал голос. Голос лесной Богини. Теперь она его мать. Мать, которую, он так ждал всю жизнь. Все свое детство. Она там была в лесу на болоте. Она его еще увидит, и он будет с ней. И с этими двумя теперь волчицами. Он будет жить здесь в этом болотном сосновом и березовом лесу. Осталось немного. Осталось попробовать человеческую кровь.
Фероль бросился бегом, спрыгнув с широкого крыльца своего старого бревенчатого дома, и понесся в лес прыжками по болотным кочкам, прислушиваясь на ходу и нюхая носом воздух. Он был в родной теперь стихии. Стихии его леса.
Его позвала она его лесная мать. Его Богиня леса. И он снова бросился на ее призывный зов. Бросился в лес сквозь проливной ливень и сверкание молний под присмотром призрачных теней двух молодых волчиц, которые, следовали следом за ним по пятам, неотступно мелькая между сосен и берез. Мимо буреломов в болотистой топи.
Он снова достиг того островка. На котором, было первое его перевоплощение в волка оборотня. Он снова был здесь возле поваленного дерева и болотного кустарника. Среди высоких травянистых мокрых после ливня кочек. Среди вспененной грязи и воды.
Фероль упал между кочек от боли пронзившей снова его все тело. Он упал возле белого всего изорванного и мокрого от дождя своего в прошлом парашюта летчика.
Он схватил его своими руками и прижал к голому человеческому телу, согнувшись от болевых судорог, корчась на глазах тех, кто стоял чуть поодаль от него среди берез и сосен болотного в проливном доже леса. Под присмотром двух серых призрачных теней, похожих на двух волчиц.
Он закричал от боли. И его тело затрещало от ломки костей внутри. И выворачивание мышц. Его в муках человеческий голос разносился по все округе, постепенно сменяясь волчьим неистовым и голодным, жаждущим человеческой крови и плоти ревом.
Всеволод Артюхов беседовал у костра со своим сыном Павлом. Он сидел рядом с ним и еще несколькими партизанами у костра. И вел с ним отцовский заботливый разговор про завтрашнее партизанское наступление на их деревню.
— Ты чтобы смотрел в оба. И не отходил от меня во время боя ни на шаг — говорил он родному сыну Павлу — Понял меня?
Тот понимающе кивал мальчишеской молодой головой в ответ своему отцу и молчал. Сидя у костра уже в наступившей на лес, надвигающейся ночной темноте.
Над ними стояла на небе Луна, и трещал у ног костер.
Они прижатые плечами плотно друг к другу потеснено другими партизанами смотрели на языки пламени, мечущегося в холодеющем воздухе окружающего людей леса. Сидя под навесом от дождя и следя за языками яркого пламени.
Становилось заметно не по-летнему холодно. Проливной ливень остудил воздух. И как-то здесь в лесу даже похолодало.
— Вот, возьми — старший Артюхов, произнес и дал сыну из угля вынутую запеченную картошку — Ешь, давай и вникай во все, что я тебе сейчас говорю.
Страница
39 из 54
39 из 54