Русский Север ждал снега. Он должен был пойти через дня два-три. Небо было цвета аккумуляторного свинца. Дождя не было, но и без него воздух был настолько насыщен влагой, что одежда была мокрой и тяжелой.
Добавить в моё избранное
150 мин, 40 сек 15375
Часть 1
Инспектор рыбной охраны Иван Сидоров возвращался вдоль северного берега Петрова озера после дальней проверки на далеких северных прудах, на Марьиной Косе. Он уже прошел около пяти километров и до Козлиной опушки, где ему предстояло переночевать по пути домой, оставалось каких-то девять-десять километров вдоль озера, а затем по тайге. Далее, от Козлиной опушки до его родного совхоза «Светлый путь», бывшей деревни Макаровка, было примерно пятнадцать километров. Если взять по прямой, на лодке через озеро, то от той точки, где он сейчас находился, до дома было всего-то три-четыре версты. Озеро не широкое, но длинное и если его обходить, начав с путь с того места, где он сейчас находился, то топать придется все двадцать пять, а то и больше, может даже и тридцать — никто толком то и не считал эти километры. Но лодку у него увели. Увели, как он не прятал ее утром, после того как приплыл сюда.
Он знал, кто это сделал. В этой глуши, на этом берегу, встретил он давнего своего знакомого — Захара. Бригадира местной рыбацкой артели со своими ребятами — больше некому, на северном берегу Петрова озера даже летом никого кроме рыбаков, да редких охотников не встретишь. Обмолвились они с Захаром парой слов. Как всегда крепких. Как всегда чуть до драки не дошло. Но обошлось. Не довели до крови как в позапрошлый раз, когда в деревне встретились на свадьбе у деревенского счетовода Федора. Тогда кровь на полу стиральным порошком отмывали.
Иван выматерился всласть, вспомнив Захара…
Захар был полукровкой, мать его была местная русская, а отец — пришлый, сидел когда-то в местных лагерях по какой-то экономической статье еще в сталинские времена, не то таджик, не то узбек. Отмотал мужик срок, а возвращаться не стал — не ждали его там, а если ждали, то только чтобы новый срок навесить. Нашел себе тот южный человек женщину простую и местную, русскую. Так и сошлись. Родили сына. Назвали по своему — Захиром. Но местный люд называл его по русски — Захаром. Из чернявого мальчугана Захар превратился в колоритного матерого мужика. Выделявшийся внешне среди местной белобрысой, рыжеволосой, сероглазой и голубоглазой среды, своими черными как смоль волосами и большими карими глазами, высокий, худощавый, он, в отличие от своего отца, не нашел себе здесь русскую женщину в жены, но зато перепортил не одну местную девку, шатался и по незамужним молодкам и по замужним бабам. В общем, погулял вволю. Не трогал только старух да малолеток. Горячий был как кипяток — дрался с мужьями тех женщин, с которыми сладко прокоротал время. С обманутыми женихами. Мог подраться и просто так — ради удовольствия. Пил, но не сильно. Снова дрался. Били его иногда по-черному, кулаками и ногами, штакетником или монтировкой — народ в этих краях достаточно суровый был, и с каким-то блядовитым черным нянчиться не собирался. Но Захар был живуч как собака. Один раз и до пальбы дошло. Почему-то народ не слишком-то и распространялся на эту тему. Выстрелил из дробовика по кому-то. Доигрался малый. Чужую кровь пустил. Темная та история была. Никто толком ничего не знал, а к бабьим разговорам Иван не прислушивался. Получил Захар за то срок. Немалый. Семь лет дали. Отсидел пять. Захар условно досрочно освободился, поскольку умел не только бабу завалить, но и работать. Все-таки таджики — народ трудолюбивый, а гены Захара были таджикскими. Захар мог получить свой срок и за другие свои прегрешения — браконьерничал малый. Иван мог припомнить аж дюжину актов, которые он выписал этому неугомонному мужику только за ловлю рыбы не в сезон, за ловлю запрещенными снастями. За превышение норм улова. Ловили его и другие охотинспектора. Но все сходило мужику с рук. Местная, поселковая власть прощала ему все выходки. Тесть Ивана, Николай Петрович, почему-то вообще сквозь пальцы смотрел на все выходки горячего таджика. Почти с сочувствием, как будто благоволил того особо. А сам Захар относился по-человечески только к женщинам, с местными мужиками он был на ножах. Но хуже всех, он относился к Ивану. Его как током било, когда он видел Ивана. Зверел. Буйствовал. Чуть ли не с кулаками лез. В такие моменты Иван был снисходительно серьезен — попался — отвечай, распишись в акте — и не надо глаза-то пучить. Пуганые мы. Просто распишись в акте. Вот здесь. И без лишних слов. И Захар, скрипя зубами, ставил свою подпись — против закона не попрешь. А он, Иван Сидоров и был закон. И никому не дано права нарушать его. Он, Иван Сидоров, ловил и не таких жуков как Захар, и оформлял по акту. Жаловались на него на всех уровнях, и даже из райкома грозная бумага приходила в управление по рыбнадзору, но он был непреклонен, ведь он Иван Сидоров, приставлен здесь, защищать государственные рыбные ресурсы от таких рвачей, как Захар.
Вот и сегодня утром таджик готов был его зубами загрызть. А за что спрашивается? Лодка Ивана была спрятана у скал километрах в двух того места, где он высадился утром. Значит, Захар, волчье отродье, выследил его тогда, заприметил и увел таки лодку.
Инспектор рыбной охраны Иван Сидоров возвращался вдоль северного берега Петрова озера после дальней проверки на далеких северных прудах, на Марьиной Косе. Он уже прошел около пяти километров и до Козлиной опушки, где ему предстояло переночевать по пути домой, оставалось каких-то девять-десять километров вдоль озера, а затем по тайге. Далее, от Козлиной опушки до его родного совхоза «Светлый путь», бывшей деревни Макаровка, было примерно пятнадцать километров. Если взять по прямой, на лодке через озеро, то от той точки, где он сейчас находился, до дома было всего-то три-четыре версты. Озеро не широкое, но длинное и если его обходить, начав с путь с того места, где он сейчас находился, то топать придется все двадцать пять, а то и больше, может даже и тридцать — никто толком то и не считал эти километры. Но лодку у него увели. Увели, как он не прятал ее утром, после того как приплыл сюда.
Он знал, кто это сделал. В этой глуши, на этом берегу, встретил он давнего своего знакомого — Захара. Бригадира местной рыбацкой артели со своими ребятами — больше некому, на северном берегу Петрова озера даже летом никого кроме рыбаков, да редких охотников не встретишь. Обмолвились они с Захаром парой слов. Как всегда крепких. Как всегда чуть до драки не дошло. Но обошлось. Не довели до крови как в позапрошлый раз, когда в деревне встретились на свадьбе у деревенского счетовода Федора. Тогда кровь на полу стиральным порошком отмывали.
Иван выматерился всласть, вспомнив Захара…
Захар был полукровкой, мать его была местная русская, а отец — пришлый, сидел когда-то в местных лагерях по какой-то экономической статье еще в сталинские времена, не то таджик, не то узбек. Отмотал мужик срок, а возвращаться не стал — не ждали его там, а если ждали, то только чтобы новый срок навесить. Нашел себе тот южный человек женщину простую и местную, русскую. Так и сошлись. Родили сына. Назвали по своему — Захиром. Но местный люд называл его по русски — Захаром. Из чернявого мальчугана Захар превратился в колоритного матерого мужика. Выделявшийся внешне среди местной белобрысой, рыжеволосой, сероглазой и голубоглазой среды, своими черными как смоль волосами и большими карими глазами, высокий, худощавый, он, в отличие от своего отца, не нашел себе здесь русскую женщину в жены, но зато перепортил не одну местную девку, шатался и по незамужним молодкам и по замужним бабам. В общем, погулял вволю. Не трогал только старух да малолеток. Горячий был как кипяток — дрался с мужьями тех женщин, с которыми сладко прокоротал время. С обманутыми женихами. Мог подраться и просто так — ради удовольствия. Пил, но не сильно. Снова дрался. Били его иногда по-черному, кулаками и ногами, штакетником или монтировкой — народ в этих краях достаточно суровый был, и с каким-то блядовитым черным нянчиться не собирался. Но Захар был живуч как собака. Один раз и до пальбы дошло. Почему-то народ не слишком-то и распространялся на эту тему. Выстрелил из дробовика по кому-то. Доигрался малый. Чужую кровь пустил. Темная та история была. Никто толком ничего не знал, а к бабьим разговорам Иван не прислушивался. Получил Захар за то срок. Немалый. Семь лет дали. Отсидел пять. Захар условно досрочно освободился, поскольку умел не только бабу завалить, но и работать. Все-таки таджики — народ трудолюбивый, а гены Захара были таджикскими. Захар мог получить свой срок и за другие свои прегрешения — браконьерничал малый. Иван мог припомнить аж дюжину актов, которые он выписал этому неугомонному мужику только за ловлю рыбы не в сезон, за ловлю запрещенными снастями. За превышение норм улова. Ловили его и другие охотинспектора. Но все сходило мужику с рук. Местная, поселковая власть прощала ему все выходки. Тесть Ивана, Николай Петрович, почему-то вообще сквозь пальцы смотрел на все выходки горячего таджика. Почти с сочувствием, как будто благоволил того особо. А сам Захар относился по-человечески только к женщинам, с местными мужиками он был на ножах. Но хуже всех, он относился к Ивану. Его как током било, когда он видел Ивана. Зверел. Буйствовал. Чуть ли не с кулаками лез. В такие моменты Иван был снисходительно серьезен — попался — отвечай, распишись в акте — и не надо глаза-то пучить. Пуганые мы. Просто распишись в акте. Вот здесь. И без лишних слов. И Захар, скрипя зубами, ставил свою подпись — против закона не попрешь. А он, Иван Сидоров и был закон. И никому не дано права нарушать его. Он, Иван Сидоров, ловил и не таких жуков как Захар, и оформлял по акту. Жаловались на него на всех уровнях, и даже из райкома грозная бумага приходила в управление по рыбнадзору, но он был непреклонен, ведь он Иван Сидоров, приставлен здесь, защищать государственные рыбные ресурсы от таких рвачей, как Захар.
Вот и сегодня утром таджик готов был его зубами загрызть. А за что спрашивается? Лодка Ивана была спрятана у скал километрах в двух того места, где он высадился утром. Значит, Захар, волчье отродье, выследил его тогда, заприметил и увел таки лодку.
Страница
1 из 39
1 из 39
