Соседский дом, похожий на пристанище инопланетян

Когда она заправляла постель, то вспоминала ночные звуки прокрадывающихся шагов, приглушённый щелчок замка, но это ей уже не казалось таким странным, как в ночное время, она даже и это старалась принять за сновидение. Но, перед тем как выйти из дома, она взглянула на дверь гостиной, где отдыхал дед. Дверь эта была заперта изнутри и Тинна прошла мимо. А обходя дом, она обратила внимание на окна гостиной, зашторенные светонепроницаемым полотном (почти также, как и у старика). Но она не придавала этому особого значения; возможно, дед ещё спит, а окна зашторил, чтоб дневной свет не проникал в комнату.

Утро выдалось на редкость пасмурное и прохладное. Слабо моросил дождик и слякоть прилипала к подошвам. Но никакая отвратительная погода не сопутствовала настроению Эдди, он как всегда был исполнен духа и оживлённо шагал по улицам города в направлении школы.

На перерыве между уроками, Тинна сидела облокотившись о парту и наблюдала за самым весёлым человеком школы.

«Он ли это?» — спрашивала она себя, глядя на чересчур живого ученика, что-то интересно рассказывающего толкучке ребят-одноклассников, собравшейся вокруг него.

«Нет, мне кажется, это не он, — продолжала она размышлять. — Я прекрасно помню его характер, поведение. Это не он. В Эдди что-то вселилось… Боже! — опомнилась она. — О чём я думаю?! Это ведь нереально, мистика какая-то». — Она больше не хотела об этом думать, всего лишь успокаивая себя тем, что у Эдди начался переломный возраст. После таких успокоений, Тинну нисколько не удивляло это весёлое настроение её старого приятеля, она даже как-то старалась походить на него, и ей казалось, что она чувствует себя гораздо лучше, когда совершенно ничего не думает о нём. Когда она становится убеждена, что у него начался какой-то переломный возраст, ей сразу кажется, будто весёлый Эдди, совсем не схожий с Тинной, становится к ней немного ближе.

Почему Тинна в этот день возвращалась домой позже обычного срока? — возможно, ей пришлось задержаться. Но это не имеет значение, ведь, когда она пришла домой, всё равно ещё никого не было, разумеется, кроме её дедушки, запершегося в гостиной ещё перед рассветом и пробывшего в запертой комнате до сих пор.

Может быть, Тинна нисколько не удивилась тому, что никто из семьи ещё не пришёл. Она только лишь задумалась о своём уединении и сразу же пришла к выводу: в следующий раз не скучать одной.

Но, раз скучаешь одна, — говорила она себе, — то и продолжай скучать. Даже не скучать, а рисовать! — обрадовалась она и помчалась за листом бумаги, при котором, как помощник, присутствовал её верный карандаш, всегда готовый изобразить мысли своей хозяйки с помощью её руки и движения кисти. Всё это помогает ей расслабиться и она рисовала всё, что впадало ей в голову. Рисовала, убивая время и не замечая, как вечер наступал всё быстрее и быстрее, как солнце заплывало за горизонт, после чего дверь гостиной без скрипа отворялась, после приглушённого щелчка замка, и также беззвучно закрывалась. Тинна не слышала этого; она настолько увлеклась, что даже не услышала, как в её комнате появился дед. А, может быть, этого никто не слышал бы, ведь дверь в комнату Тинны, после того как она её закрыла, даже и не шелохнулась.

— Добрый вечер, Тинна, — поздоровался дед.

Тинна замерла. Перед ней висело зеркало, в котором не отражался стоящий за её спиной, но она даже и не взглянула в это зеркальце, ведь она даже и понятие не имела, что нынче ни одно зеркальное отражение не имеет права показывать её дедушку.

— Дедушка? — как бы удивилась она и, повернувшись, взглянула на него. А выглядел он, можно сказать, превосходно, словно похорошел. Но, если внимательней приглядеться, то можно заметить, что похорошел он (вроде как) давно, а теперь ещё хочет. Тинна только не замечала за дедом этих особенностей. Как только она вернулась из школы и научилась смотреть на Эдди бессмысленно (не обдумывая каждую мелочь в форме его нового поведения), Тинне даже показалось, что ей это нравится.

— А ты не знаешь, когда все придут? — спросила она его, наверное чтоб убедиться мёртвый он или живой, ведь стоял он за её спиной совершенно каменный, словно его только что прибили или вытащили из него жизнь.

— Поздно придут, — ответил он, взглянув в окно; он смотрел на тёмно-синее небо и в этот момент в его глазах можно было заметить одно неосуществимое желание: превратить или перекрасить синий небесный цвет в совершенно чёрный — смоляной цвет бесконечной тьмы. Он жаждал «смоляной» темноты, как крови человеческой, успокаивая себя словом «терпение» — тьма скоро наступит и надо немедленно приступать, пока никто не нагрянул. И он уже опускал голову, как Тинна встрепенулась. — Дедушка, ты что?! — Она тут же вспомнила прошлый вечер и утро, вспомнила свой страх, который постоянно старалась развеивать.