Первая месса

— Ребят, может, не надо? — тихо спросил доселе молчавший Карл. — Кабак — это здорово, конечно, но если вы спьяну ухнете килем вверх, мало веселого будет. Завтра днем все равно мужики на охоту поплывут, вот бы с ними и смотались бы до деревни. А пить на сегодня хватит уже. С пяти часов сидим.

Зря они спорили, зря. Чем больше Адаму возражали, тем больше его упрямый карельско-тевтонский мозг тянул его в противоположном направлении. Пять минут назад он сомневался, что в самом деле хочет плыть куда-то глубокой ночью и лихачествовать в незнакомых кабаках; сейчас был в этом совершенно уверен.

— Ну, тогда мы с братом поплывем. Эге, Аб? Мы-то с тобой не трусим, будущий святой отец?

— А то ж, будущий отец десяти сыновей! Это если не считать бастардов!

Оба загоготали, хлопая друг друга по плечам. На миг они сделались очень похожи выражениями лиц — сразу видно, что братья, притом что обычно по ним этого никак не угадать. Хелена кривилась, сдерживаясь — она хорошо знала жениха: стоило сейчас начать скандалить, и он отправится до самого города хоть вплавь. Да еще и обзовет ее бабой, а ее, девушку, гордую своей принадлежностью к женскому полу, такое слово всегда очень обижало.

Последовало всеобщее пожимание рук, сообщения, что отец голову оторвет обоим братьям по возвращении, глупые шутки насчет кабаков и прочие напутственные слова. Петер в глубине души был очень рад, что Адам нашел себе другую компанию для ночного рейда. Он знал, что в их с лучшим другом дуэте Адам, «атаман», несомненно главный, а значит, всегда сможет его уговорить на любую авантюру: примени тот побольше риторики, и болтаться бы Петеру на волнах в мокрой, со всех сторон продуваемой моторке, три часа туда, три часа обратно, ночь без сна, последние деньги — на ветер, а завтра — получать от отца оплеухи вдобавок к похмелью. К тому же Петер боялся, несмотря на водочную храбрость, согревавшую голову изнутри. Ночь все-таки. И ветер. И с детства вдолбленный в голову отцовский запрет — на пьяную голову к морю не подходи! Вспоминались истории про дядьку Роба, после свадебной попойки утонувшего в пяти метрах от берега, и про Леонида, молодого еще парня, пять лет назад ветреным днем уплывшего на заработки в город — а потом его синюю моторку «Заря», пустую и побитую о камни, осенние шторма выбросили на соседний островок. От Леонида ничего не осталось, даже чтобы похоронить. Его мать начала крепко пить с горя, и до сих пор «алкашихой бабкой Мартой» пугают детишек по вечерам. «Не ходи, мол, в темноте на улицу… Бабка Марта утащит»…

Но Петер был достаточно умен и суеверен (странное, но обычное для островных жителей сочетание), чтобы не напоминать подобных историй друзьям на дорогу.

Лилия — молодец девчонка, думает о благе ближнего — наполнила водой пластиковую бутылку. Никогда не пускайтесь в путь без пресной воды, жажда в дороге — плохой помощник. Адам достал из коробки из-под чая деньги — тридцать марок, все пропивать совершенно не обязательно, но на всякий случай стоит взять с собой. Абель, зажимая рот, чтобы не смеяться вслух, прокрался мимо родительской двери к вешалке, за одеждой. Приволок кроме прошенных штормовок два свитера и клятвенно уверял, что никого не разбудил, это вам не в погреб лазать.

В веселых хлопотах сборов Адам внимания не обратил на невесту, которая сидела, прижимаясь к теплому боку печки и поджав губы. Когда заметил — уже поздно было: Хелена пришла в крайнюю степень раздражения. Заметив взгляд ее сузившихся, холодных и злых глаз, Адам перепугался: он на самом деле любил ее и не хотел злить и огорчать. Особенно расставаться с ней таким образом. Горький вид Хелены, неотступно стоящий перед глазами, мог испортить самое интересное приключение от начала и до конца.

Он обошел стол, задев головою кухонную лампочку под тряпичным абажуром, так что круг желтого света заплясал вокруг них, как софиты в цирке. Адам наклонился и поцеловал девушку в поджатые губы, отчего те задрожали и разошлись, и Адам понял, что губы у нее соленые. Хелена ужасно боялась, даже до слез, и с удовольствием зарыдала бы, если бы думала, что это поможет.

— Ну, ну, маленькая, — пробормотал он, отводя глаза. Не хотелось, ох как не хотелось разбираться с женскими капризами — сейчас, в их с братом мужской и веселый день, может быть, последний из их совместных дней. С Хеленой можно помириться по приезде. Кроме того, она успеет поволноваться и будет рада видеть жениха в любом случае — «хоть какой, да живой», как говорила мама, укладывая в постель мертвецки пьяного, с заработков приехавшего отца.

— Адам… Не уезжай, — шепнула Хелена прямо ему в губы, тычась мягким носом ему в щеку. — Ну темно же. Опасно. Не надо.

Он притворился, что не расслышал.

— Привезу тебе тушь для ресничек. Ты какую любишь, я забыл? Столичную, в черной такой коробочке?

Ничего он не забыл, конечно, но хотел показать Хелене, что хоть в чем-то (в чем-то женском) ее мнение имеет значение.