Котельная номер семь

Голую или нет, он в тот момент не успел разобрать. Во всяком случае, если она и была одета, то легко, а голова непокрыта. Тогда он не придал этому никакого значенья. Мало ли кому и в каком виде приспичит выбежать на минутку — до булочной, например, и обратно. Хотя выйти голой на улицу большая смелость нужна. Кстати, вывеску — «Булочное» (Sic!) — он позже тоже нашел.

Но теперь он забеспокоился. Не за девицу, разумеется, а за себя. С тех пор, как он бросил пить, глюков с ним не случалось. Да и в то непростое время чудились ему отнюдь не образы прекрасных обнаженных девиц, а, как правило, желторожие селениты. И как отнестись к этим виденьям теперь? Что означают они? Предваряют возвращение к прошлому?

Может, просто показалось, успокаивал себя Павел. Растрепало какой-то нерв. Он перемигнул, и виденье исчезло. Но это не внесло успокоенья в ум. Уж лучше смириться с сумасшедшей девицей, чем вернуться в запой.

Мастер был крепенький мужичок лет сорока пяти. В коротком полушубке он и сам выглядел немного короче, чем, наверное, на самом деле был. Как его звали, Павел тут же забыл, но фамилию запомнил легко: Ятин. Руки его были густо исколоты. Пальцы — цифрами и перстнями. Кисти — компасом или розой ветров, восходящим над севером солнцем и чем-то еще. Сидел? Более чем вероятно. Интересно, за что?

— Ты мне, Борисов, систему не разморозь, — сказал Ятин. — Иначе знаешь, чем отличается твое будущее от моего прошлого?

— Чем? — поднял голову Павел.

— Да ничем.

— Были уже прецеденты?

— Прецеденты. Да ты знаешь, с кем работать приходится? Контингент! Тюрки! Неделю отработал — запил. Запил — взашей. Сам-то не пьешь? Если дома — дело твое. А если здесь — то есть много различных способов с тобой разобраться.

— Например?

— Примеров не будет. Заболел Примеров. Заболел и наверно помрет. Так что ты как-нибудь без примеров, уповая на совесть и богобоязнь.

— Не слишком ли много ответственности за такую зарплату?

— Ставка тебя не устраивает? По труду и честь.

— Такие ставки не стоят свеч, — сказал Павел.

— На эту ночь я тебе пришлю напарника. Постажирует тебя, пока обвыкнешь. Не оставлять же тебя, действительно, один на один с незнакомым оборудованием. Значит так: давление держать два очка. Температура тепла на подаче… Пока пусть будет семьдесят градусов. А там — в соответствии с внешней температурой. График на стеночке. Следи. Обещают на эту ночь похолодание.

Мастер поежился, а Павел вздрогнул. Вновь почудился, но теперь уже не на балконе жилого, а в оконном проеме выселенного дома силуэт той голой девицы.

Черт, черт, черт… Свят, свят, свят… Изыди, наваждение.

— Раз в смену чистишь котлы, — бубнил мастер. — Один в работе, другой — выгребаешь. Шлак тачкой вывозишь. Видишь кучу? Вот и вали на нее.

Рядом с кучей стоял покосившийся деревянный столб — анкерная опора электролинии 0,4 кВ. Со столба свешивались провода и уходили под крышу котельной. Как этот столб выстоял среди горячего шлака, объяснялось, очевидно, его везучестью. Вывозились и сваливались раскаленные угольные останки чуть ли не на него. Правда, столб этот был прикреплен к железобетонному пасынку, но торец деревянной составляющей опоры был над землей не выше, чем на метр. И вполне мог возгореться. Никакого же резервного электропитания котельной предусмотрено не было. На ком, если что, зависнет ответственность?

— За это с электриков спрос, — сказал мастер. — Ты себя, Борисов, блюди.

И тебя заодно, подумал Борисов. Не исключено, что за какую-нибудь халатность сидел.

Ветер взметал мелкую пыль. Взвивал облачка снега. Иногда закручивал их в спираль и уносил прочь, иногда тут же ронял рассеянно. Забирался под куртку, трогал под ней.

Внутрь входить, где было тепло, но значительно более грязно, механику не хотелось. Не хотелось портить себе настроение в предвкушении ужина и чистой постели. Павел был там днем и внутреннюю обстановку знал. И хоть было ему жутковато при мысли о том, что придется всю ночь оставаться здесь одному, да хотя б и с напарником, от мастера, тем не менее, избавиться не терпелось. Не любил он, когда зудят. К тому же подошвы его новых сапог оказались довольно тонки. Он начинал приплясывать.

Свыкнется — стерпится. Стерпится — слюбится. Тем более, что он здесь всего на сезон, заканчивающийся тридцатого апреля.

Сменяемый им Витяй имел китайский разрез глаз. А может, и впрямь был немного китаец. Он уже переоделся в чистое. Подошел к мастеру, демонстративно взглянув на часы:

— Так я пошел?

— Иди-иди, — проворчал мастер. — Тюрка.

— Там хватит минут на двадцать жару, — сказал сменный Витяй, обращаясь к Борисову. — Успеешь переодеться и чифирнуть. Потом подкинешь. В основном налегай на второй котел, я его почистил только что. А первый гаси потихоньку.