Ученик слесаря

— Прекращайте своё заседание. Отрывайте от лавки засиженные места. Будем трудиться аврально на устранении последствий вчерашней стихии. Оторванное — укреплять. Погнутое — выправлять. Поваленное — возводить сызнова. А то следующей стихией нас к чертовой матери совсем сметет. — И добавил несколько непечатных терминов, употребив их в этом же смысле.

— С чего начнем? — спросил Слесарь.

— Будем чинить кровлю.

— На кровлю в ремонтном цехе специализированная бригада есть, — возразили рабочие.

— Фандюк?

— Слушаюсь… — неохотно отозвался Петруха.

— Будет придан к тебе ученик и сварщик Етишкин. Заодно станины поправите и крепежные рамы вытяжных вентиляторов. Тех, что на крыше стоят. Там давно дребезжит что-то.

— В ремонтном цехе… — начал было сварщик, Етишкин, да не договорил, сообразив, что вентиляторы к кровле не относятся, и придется ремонтировать их своими силами, как уже бывало не раз. Лезть на крышу и тащить за собой сварочный кабель было ему неохота.

Тем не менее, влезли. Етишкин зря волновался: крепление оторвалось по сварке лишь у одного вентилятора, шов был длиной сантиметров пятнадцать — работы на пять минут и пол-электрода, а значит, весь день он мог, предоставленный самому себе, прохлаждаться на крыше или загорать — по выбору. Он втащил оба кабеля, массу прикрутил к станине, спустился на сварочный пост. И пропал.

Иван же придирчиво огляделся. Кровля была залита битумом, и никакой ветер, пусть ураганный, никакого вреда причинить ей не мог. Но металлические листы, там, где происходила стыковка с отверстиями — с теми же вентиляторами, со сливными трубами — кое-где оторвало и унесло в неизвестность, надо было нарезать новых и залатать.

Солнце припекало. Иван скинул спецовку, чтоб, не теряя времени, позагорать в процессе работы. Петруха же предпочел остаться в спецодежде, на куртке которой сзади кто-то написал белым по черному: «арёл».

— Зря ты пиджачок скинул, — сказал он.

— А что?

— Что, что… Спускайся вниз, подойди к кладовщице, пусть выдаст тебе лист жести. Миллиметровой. Поднимешься с этой жестью наверх. Да ножницы захвати. Воротники на месте нарежем. Звать Александра Федоровна. Легко запомнить: как Керенского. Усёк?

— Кого?

— Кладовщицу. Шурочку.

— Так Шурочка или Александра?

— На месте сообразишь. Я ведь тоже… Ого… Того… Однако поубавилось озорства с возрастом.

Складская дверь была заперта на три замка. Но кладовщица тут же нашлась. Отлучилась, мол, на минуточку. Чертыхаясь, принялась отпирать.

— Надо было тебе столько замков вешать? — сказал Иван. — Раз на минуточку.

— Да ты на людей посмотри, — сказала она. — Ни одной рожи нормальной нет, все унылые. А от уныния до кражи со взломом — один шаг.

Была она белокура, и хотя еще менее, чем невысока, но Ивану понравилась. И было ей не тридцать, как он вначале предположил, а лет двадцать шесть.

— Можно я позже еще и за мылом зайду? — спросил он, расписавшись за жесть.

— Месяц что, кончился?

— Нет. Неделя еще.

— Вот через неделю и заходи, — сказала кладовщица.

И впервые взглянула на него внимательно. Иван знал уже, что смотрят они так пристально только тогда, когда оценивают тебя как партнера. Он не возражал. Лишь бы оценка была нормальная. Для начала — не ниже тройки. Как за химию. А там подтянем предмет.

Лист в отверстие, которое вело на крышу, не пролез. Поэтому Иван оставил его на площадке под люком, а сам спустился за ножницами в слесарку. А когда вернулся и поднялся в люк, то поначалу никого не увидел. И лишь позже, внимательней обшарив глазами плоскость, нашел с краю крыши Етишкина, свесившего голову за парапет. Из горла его вырывались сдавленные звуки. Нет, он не просто глядел вниз. Блевал?

— Плохо брат? — посочувствовал он молодому сварщику.

Тот поднял голову и обернул к нему белое лицо. Иван поразился его бледности, впервые заметив, что сварщик был конопат. Обычно лицо в таком положении наливается кровью, а у него наоборот отхлынуло, как у мертвеца.

— Г… г… готов… — выдавил из себя Етишкин.

— Кто готов? — переспросил Иван, и тут же сообразил, что сварочный кабель, конец которого уходил за край крыши, неспроста так туго натянут. Он даже оглядываться больше не стал, бросившись к парапету, сообразив, что Петрухи на крыше нет.

Он перегнулся через бордюр, выглянул. Петруха висел, вцепившись правой рукой в кабель. В первое мгновенье показалось Ивану, что тот еще жив. Но тут же надежда отпала, едва он увидел, что горло наставника захлестнула петля, пальцы меж шеей и кабелем посинели, а голова свесилась набок — как у людей, находящихся в сознании, никогда не бывает.

— Давно висит? — быстро спросил он.

— Откуда мне знать…

— Как его угораздило?