Добавить в моё избранное
108 мин, 12 сек 7829
Своими деяниями он заложил надежный фундамент для процветания рода, и подрастающие сыновья вселяли в него еще большую надежду. Старший уже делал заметные успехи, прославляя родовой когномен в походах с великим Варом на северных рубежах Империи. Младший прилежно усваивал науки, обучаемый лучшими наставниками из числа александрийских ученых, и отец прочил ему в будущем карьеру сенатора.
Но все же, как странно… Посреди этих роскошных дворцов и богатых вилл, садов, усаженных плодоносными деревьями и оглашенных голосами диковинных птиц и зверей, среди полей, залитых ласковым южным солнцем, — ему не было покоя. Даже если забыть о множестве сломанных судеб и загубленных жизней, не думать о реках пролитой крови, если сделать вид, что темное прошлое было всего лишь скверным, но мимолетным сном, — даже тогда не покидало его острое ощущение, что всё идет не так. В этом царстве неги и праздных утех его неотступно сопровождало потаенное чувство обреченности, острым мечом висело над головой, трупным ядом отравляло каждый день жизни на юге. Казалось, в любой миг то ли земля разверзнется у него под ногами, то ли небо обрушится на его неприкаянную голову… но и этого не случалось с прославленным префектом провинции. День за днем тянулись серой вереницей без радости и покоя. Он не знал, откуда взялось это чувство. Понимал лишь, что с определенного момента жизнь его круто переменилась.
Да и жизнь ли это теперь? Странное, безвкусное существование. Он был точно наполнен изнутри чьей-то неведомой силой… и голодом. Да, голод сопутствовал ему всюду, становясь всё острее, и заглушить его можно было лишь человеческой кровью. Злую шутку сыграли с ним боги… или, может, собственная алчность и честолюбие подвели его к этой черте? Теперь уже всё равно. Назад пути не было.
Голод едва ли не каждую ночь звал его и увлекал на новую охоту. Голод менял его изнутри и снаружи, отдавая во власть того, кто жил в нем. Полеты по ночному небу, поиски жертвы, кровавые пиршества во мраке — всё это Квинт вспоминал по утрам как жуткий сон. Но в этих снах он был не собой, а кем-то… или чем-то… другим. Насытившись, этот другой прятался, засыпал, не беспокоя Квинта до тех пор, пока не проголодается снова.
Из страха, что этот другой проснется не вовремя, Квинту пришлось внести изменения в собственную жизнь. Скрепя сердце, он удалил от себя своих близких — разумеется, под благовидными предлогами: старшего сына отправил служить, младшего — учиться, а супругу отослал в Рим, выбив от лекарей заключение, что климат африканской провинции ей противопоказан. Теперь его окружали лишь приближенные чиновники, дворцовая стража и личные рабы, не посвященные в тайну своего господина, но и не представлявшие для него никакой особой ценности, если придется принести их в жертву…
Внезапный голос караульного у входа в покои отвлек префекта от мрачных раздумий:
— Посыльный с побережья, господин!
— Пусть войдет, — бесстрастно отозвался Квинт и покинул террасу. Вернувшись в полутемный альков, велел рабу налить себе в чашу прохладной воды из кувшина, покрытого замысловатой росписью. Несколько глотков подарили желанное облегчение от жары.
Не прошло и минуты, как в альков вошел человек в сером сагуме — один из многих шпионов и соглядатаев римского наместника, незаметно снующих по людным улочкам Александрии Египетской — глаза и уши префекта провинции. Вошел — и задержался на пороге, низко, до земли, поклонившись господину.
— Говори! — велел Квинт и мановением руки позволил служителю подойти и встать у стола.
— Тревожные вести с побережья, мой господин: есть верные сведения, что завтра в трех лигах к востоку от Александрии бросит якорь черный корабль, — шпион указал рукой место на папирусной карте, разостланной на широком столе префекта. — Наши люди опознали судно, когда оно выходило из южной гавани Крита, направляясь сюда, и сообщают, что это — пиратская пентера, «Танатос» Бесса Фракийского.
Едва прозвучало это имя, как глаза префекта тут же загорелись давней, лютой, годами выпестованной ненавистью. Это имя рубцом лежало на его попранной гордости, с многолетней мечтой о мести было связано оно. Имя принадлежало его заклятому врагу, фракийскому варвару, который однажды — в том числе, по оплошности Квинта — избежал законной кары за преступления против Империи. И вот судьба, затейливая стерва, похоже, сводит их вновь, спустя столько лет… Префект невольно усмехнулся, едва удержавшись, чтобы не расхохотаться в голос: их с Бессом дороги пересекались всю жизнь в самых неожиданных местах.
— Что ж, Менидий, — обратился префект к своему шпиону, — ты даже не представляешь себе, сколь долгожданную весть принес в мой дом. Слушай мой приказ…
3. Контрабандист
Длинные весла бурно вспенивали воду у бортов корабля, неся «Танатос» к берегу.
Но все же, как странно… Посреди этих роскошных дворцов и богатых вилл, садов, усаженных плодоносными деревьями и оглашенных голосами диковинных птиц и зверей, среди полей, залитых ласковым южным солнцем, — ему не было покоя. Даже если забыть о множестве сломанных судеб и загубленных жизней, не думать о реках пролитой крови, если сделать вид, что темное прошлое было всего лишь скверным, но мимолетным сном, — даже тогда не покидало его острое ощущение, что всё идет не так. В этом царстве неги и праздных утех его неотступно сопровождало потаенное чувство обреченности, острым мечом висело над головой, трупным ядом отравляло каждый день жизни на юге. Казалось, в любой миг то ли земля разверзнется у него под ногами, то ли небо обрушится на его неприкаянную голову… но и этого не случалось с прославленным префектом провинции. День за днем тянулись серой вереницей без радости и покоя. Он не знал, откуда взялось это чувство. Понимал лишь, что с определенного момента жизнь его круто переменилась.
Да и жизнь ли это теперь? Странное, безвкусное существование. Он был точно наполнен изнутри чьей-то неведомой силой… и голодом. Да, голод сопутствовал ему всюду, становясь всё острее, и заглушить его можно было лишь человеческой кровью. Злую шутку сыграли с ним боги… или, может, собственная алчность и честолюбие подвели его к этой черте? Теперь уже всё равно. Назад пути не было.
Голод едва ли не каждую ночь звал его и увлекал на новую охоту. Голод менял его изнутри и снаружи, отдавая во власть того, кто жил в нем. Полеты по ночному небу, поиски жертвы, кровавые пиршества во мраке — всё это Квинт вспоминал по утрам как жуткий сон. Но в этих снах он был не собой, а кем-то… или чем-то… другим. Насытившись, этот другой прятался, засыпал, не беспокоя Квинта до тех пор, пока не проголодается снова.
Из страха, что этот другой проснется не вовремя, Квинту пришлось внести изменения в собственную жизнь. Скрепя сердце, он удалил от себя своих близких — разумеется, под благовидными предлогами: старшего сына отправил служить, младшего — учиться, а супругу отослал в Рим, выбив от лекарей заключение, что климат африканской провинции ей противопоказан. Теперь его окружали лишь приближенные чиновники, дворцовая стража и личные рабы, не посвященные в тайну своего господина, но и не представлявшие для него никакой особой ценности, если придется принести их в жертву…
Внезапный голос караульного у входа в покои отвлек префекта от мрачных раздумий:
— Посыльный с побережья, господин!
— Пусть войдет, — бесстрастно отозвался Квинт и покинул террасу. Вернувшись в полутемный альков, велел рабу налить себе в чашу прохладной воды из кувшина, покрытого замысловатой росписью. Несколько глотков подарили желанное облегчение от жары.
Не прошло и минуты, как в альков вошел человек в сером сагуме — один из многих шпионов и соглядатаев римского наместника, незаметно снующих по людным улочкам Александрии Египетской — глаза и уши префекта провинции. Вошел — и задержался на пороге, низко, до земли, поклонившись господину.
— Говори! — велел Квинт и мановением руки позволил служителю подойти и встать у стола.
— Тревожные вести с побережья, мой господин: есть верные сведения, что завтра в трех лигах к востоку от Александрии бросит якорь черный корабль, — шпион указал рукой место на папирусной карте, разостланной на широком столе префекта. — Наши люди опознали судно, когда оно выходило из южной гавани Крита, направляясь сюда, и сообщают, что это — пиратская пентера, «Танатос» Бесса Фракийского.
Едва прозвучало это имя, как глаза префекта тут же загорелись давней, лютой, годами выпестованной ненавистью. Это имя рубцом лежало на его попранной гордости, с многолетней мечтой о мести было связано оно. Имя принадлежало его заклятому врагу, фракийскому варвару, который однажды — в том числе, по оплошности Квинта — избежал законной кары за преступления против Империи. И вот судьба, затейливая стерва, похоже, сводит их вновь, спустя столько лет… Префект невольно усмехнулся, едва удержавшись, чтобы не расхохотаться в голос: их с Бессом дороги пересекались всю жизнь в самых неожиданных местах.
— Что ж, Менидий, — обратился префект к своему шпиону, — ты даже не представляешь себе, сколь долгожданную весть принес в мой дом. Слушай мой приказ…
3. Контрабандист
Длинные весла бурно вспенивали воду у бортов корабля, неся «Танатос» к берегу.
Страница
3 из 30
3 из 30
