Увертюра

На его пути было много всего, и нельзя сказать, что он о чем-то сожалел или чего желал. Все так, как и должно быть. Но легкая тень от одинокой кончины промелькнула на глади внутреннего спокойствия и подступающего умиротворения.

Мужчина настолько поразился этому удивительному чувству, так похожему на человеческое желание быть нужным и важным, что изуродованные губы растянулись в улыбке. Он стольких убил, он стал проклятьем не для одного мира. О нем слагались легенды, как о самом страшном из творений преисподней, и вот, на пороге вечного забвения, он желает, чтобы рядом был хоть кто-то, чтобы его оплакивали и сожалели его уходу. Вот она — настоящая ирония. Он и сам не считал себя человеком, не считал себя даже подобием оного, но на деле страдал от душевных мук и терзаний, как и все разумные существа. Может это означает, что у него все же есть душа? Пусть она и покалечена, пусть и изуродована до неузнаваемости, но разве эта скорбь от жалости к себе не говорит о душевных слезах?

Он еще раз открыл глаза, полагая, что в последний раз оглядывает залу, с которой связанно столько бурных воспоминаний далекой молодости. В те времена, которые уже казались сном больше, чем былью, он еще не знал, как открывать двери в другие миры, как пользоваться туннелями пространств и даже не подозревал, что этот, такой маленький мирок, не единственный, а лишь песчинка во множестве пространств. Из его положения было не рассмотреть изуродованное тело воина, но нюх подсказывал. Оно лежало сразу за светлым пятном от оконного проема. Луна, как раз выглянула из-за туч, словно на прощание даря своему сыну последнюю холодную ласку.

Внезапно воздух в серебряном свете завибрировал, словно от пламени костра и из одной точки материализовался черный бутон спирали перехода, за считанные секунды он перешел из небольшого круга в большой, распускающий округ себя мглу, овал. А из дыры вышла она. Нет, это не может быть она! Просто отравленное тело чудит, показывая самое прекрасное видение из всех возможных.

Тяжелые широкие каблуки с серебряными набойками звонко ступили на деревянный пол. Рыжее видение появилось во всей своей красоте и первозданной мощи. Такой он ее и запомнил. Волосы развевались и двигались, словно ожившие верви плюща. Глаза пропали, оставив в глазницах лишь черноту бездны и оранжевые угли адова пламени. Тонкие пальчики, способные довести до исступления любого, даже самого искушенного мужчину, пропали, а на их месте красовались бликующие когти. А пухлые губы и маленький рот были перемазаны гутой кровью, открывая четыре острейших клыка и раздвоенный змеиный язык. Вот она — Изящная Агония! Такая, какой ее задумывала Изначальная Матерь! Такая, какой ее хотела видеть сама Смерть! От красавицы так и веяло древней, всеми забытой магией. Она клубилась вокруг и, казалось, отравляла воздух, оставляя след в этом мире навсегда. Мужчина готов был спорить на что угодно, что после этой встречи, если бы она была реальной, земля и этот особняк стали бы проклятым местом, несущим всем лишь мучительную и долгую агонию, такую, что жертва встретит свой конец легко и со словами благодарности.

Мгновение ужасающая мечта оглядывала залу, а затем, неуловимо даже для глаза мужчины, бросилась нему.

— Провиденье! Антуан, что с тобой сотворили!? — ее голос звучал надломлено. Он так расходился с ее внешним видом, что мужчина только уверился в своей догадке — все это лишь прекрасный сон.

— Марэна, ты пришла проводить меня? — прошептал он. Выступившие клыки резали ошметки его губ, но вампир, кажется, не чувствовал боли. — Я знал, что Смерть придет за мной, я верил в это, но не думал, что ты придешь в ее личине. Благодарю тебя, за такой подарок!

Лицо вамп неуловимо изменилось. Чернота из глаз пропала, клыки исчезли, а точеное лицо вновь стало прежним. Большие, глубокие глаза наполнились слезами. Она опустилась на колени перед мужчиной. Ей даже показалось, что она может утонуть в луже крови. Она никогда не боялась вида чужих страданий, а кровь казалось ей прекраснейшим из творений Богов, но сейчас она ужасалась, видя, как много ее вокруг, крови одного из перворожденных вампиров. Она взяла его истончившееся лицо в свои ладони и попыталась заглянуть в уцелевший, уже помутневший от страданий, глаз.

— Антуан, друг мой! Молю тебя, услышь меня! Это не сон, это я! — она почти кричала. Животный ужас заполнил душу. Разум понимал, что уже ничем не помочь, но сердце кричало о другом. Спасти, спасти его любой ценой. Она не примет потерю никогда!

Мужчина моргнул, его взор снова стал осмысленным. Уснувший было разум снова поднял голову. И несмотря на раны, море крови и измученное тело, его лицо снова наполнила стать и сила. А глаз загорелся лукавой искушающей мудростью истинного наглеца и победителя.

— Марэна, это и правда ты? — прошептал он уже громче, но было видно с каким трудом ему дается каждое слово.

Та постаралась улыбнуться и подавить слезы.