Добавить в моё избранное
108 мин, 2 сек 1216
— попытался остановить Дон голос. — Мне надо домой.
«Ты уже дома, разве не видишь? Здесь есть свет, есть место для ночлега. Нам его хватит обоим. Правда, не все и не всегда здесь бывает гладко, но что ж — приходится иногда чем-то жертвовать? Например, рассудком да Донни?»
Если бы не голос, Дон бы наверняка услышал еле уловимый звук откуда-то слева. Правый и левый коридоры укутаны непроницаемой тьмой, и лишь малая часть гордо демонстрировала, с каким-то непристойным хвастовством несколько иссохших трупиков мышей и разбитые стеклянные бутылки, на донышках которых бултыхались отвратительного вида тараканы. С правой стороны коридора высунулась лысая голова крысы: грызун выскочил из узкой норки изъеденного термитами плинтуса, бегло осмотрелся и, убедившись, что опасность от человека не грозит, вылез из норы и убежал во тьму, оттуда доносился ералаш шорохов и сплетения какой-то таинственной возни. Дон не хотел даже думать о том, что мог бы увидеть там, если бы в коридорах «позаботились» развесить работающие лампы.
Прочие звуки оставались бледным, эфемерным фоном, по сравнению с тем — другим, — затмевающим все остальные, он был самым громким, и Дон Бритмун никак не мог понять, откуда он исходит. Начинался звук с дальнего конца левого коридора. Дон прислушался… он не видел, что это могло быть, но мысленно представлял какую-то механическую игрушку с ключиком… а еще — непрерывный звон ударных тарелок… Дон вынул из кармана перочинный нож: конечно, оружие не бог весть какое и в случае нападения мало чем поможет, но, все-таки нож при нем. Так же, как и безрассудное, бесстрашное настроение, замешанное на абсолютном отсутствии самосохранения.
Дон замер.
«Какого черта ты здесь делаешь? Почему бы просто не уйти?»
Ответ пришел от того — другого:
«Мало тебя в детстве пороли? Хочешь бросить, до конца не разобравшись, кто же этот чувак, который предлагает тебе «повеселиться»?»
В голове звенели спорящие голоса. Они мешали сосредоточиться на главном.
Маленькая обезьянка в смешной турецкой феске, с ударными тарелками в лапках появилась в едва освещенном конце левого коридора, ее золотая застывшая улыбка, казалось, объясняла причину появления — тому, кто способен понять. Дону стало действительно плохо. И дело было не в появлении загадочной механической игрушки, а в гнетущем холоде, скопившемся у входа и словно прогоняющим незваного гостя. Дона Бритмуна это не остановило: он продолжал наблюдать за заведенной обезьянкой, завернувшись в куртку. Едва различимый детский голосок… «Точка отсчета здесь, но здесь не весело». Лампочки светили все слабее, но под их бледным светом с игрушечной обезьянкой, добравшейся почти до середины лестничной площадки, стали происходить удивительные метаморфозы: маленькие ножки постепенно тонули, словно плитка и бетон неожиданно стали вязкими, как кисель. Обезьянка упорно продолжала идти, увязшие лапки, казалось, совсем не мешали ей. Казалось, тот, кто ее завёл, точно знал, что игрушка все преодолеет. Обезьянка продолжала идти, погружаясь все глубже и глубже в пол, наконец, исчезла совсем, однако ударные тарелки не смолкли, Дон слышал, как игрушка продолжает стучать откуда-то из глубины пола.
— Что за… — начал было Дон, но не закончил фразу.
Мужчина поднялся на лестничную площадку и бросил перочинный нож: плиточный пол поглотил его, не издав ни звука. Тогда Дон встал на четвереньки и аккуратно подполз к тому месту, где исчез нож, коснулся его рукой. Рука странным образом пропала, но, когда он дернул ее, вернулась к нему в целости и сохранности. Пол был это всего-навсего иллюзией: возможно, там — внизу, куда провалилась игрушечная обезьянка, — что-то есть.
— Смелее, Донни.
Дон попробовал опустить ногу, но никакой твердой поверхности не почувствовал. Тогда мужчина лег на живот, зацепившись пальцами за краешек лестничной площадки. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что он может разбиться, а прыгать вниз как минимум опасно.
«Там не весело» — произнес тоненький голосок Микки, и вот тогда Дон решительно отпустил руки…
Мужчина ударился копчиком о холодную мокрую землю. Никакого потолка уже не было, только черное ночное беззвездное небо. Рядом с Доном лежала повалившаяся на живот обезьянка, упираясь в землю согнувшимися от удара тарелками. Игрушка не двигалась: или кончился завод, или просто сломалась. От падения с такой высоты могла поехать крыша. Раньше Дон мог поклясться чем и кем угодно, что находился в самом обычном подъезде, выстроенным американцами для американцев, однако сейчас он сидел на холодной земле в полном ступоре и глядя на огромный заброшенный лунапарк, позади которого виднелась пустынная автострада и смутные очертания высоких гор и каньонов, каких не так уж много на территории Америки.
— Где же я? — так и не найдя ответа, мужчина поднялся, отряхнул брюки и огляделся вокруг: ни намека на хоть какое-то движение, только шум ветра, гоняющего песок, и отдаленный скрежет многочисленных каруселей и аттракционов лунапарка.
«Ты уже дома, разве не видишь? Здесь есть свет, есть место для ночлега. Нам его хватит обоим. Правда, не все и не всегда здесь бывает гладко, но что ж — приходится иногда чем-то жертвовать? Например, рассудком да Донни?»
Если бы не голос, Дон бы наверняка услышал еле уловимый звук откуда-то слева. Правый и левый коридоры укутаны непроницаемой тьмой, и лишь малая часть гордо демонстрировала, с каким-то непристойным хвастовством несколько иссохших трупиков мышей и разбитые стеклянные бутылки, на донышках которых бултыхались отвратительного вида тараканы. С правой стороны коридора высунулась лысая голова крысы: грызун выскочил из узкой норки изъеденного термитами плинтуса, бегло осмотрелся и, убедившись, что опасность от человека не грозит, вылез из норы и убежал во тьму, оттуда доносился ералаш шорохов и сплетения какой-то таинственной возни. Дон не хотел даже думать о том, что мог бы увидеть там, если бы в коридорах «позаботились» развесить работающие лампы.
Прочие звуки оставались бледным, эфемерным фоном, по сравнению с тем — другим, — затмевающим все остальные, он был самым громким, и Дон Бритмун никак не мог понять, откуда он исходит. Начинался звук с дальнего конца левого коридора. Дон прислушался… он не видел, что это могло быть, но мысленно представлял какую-то механическую игрушку с ключиком… а еще — непрерывный звон ударных тарелок… Дон вынул из кармана перочинный нож: конечно, оружие не бог весть какое и в случае нападения мало чем поможет, но, все-таки нож при нем. Так же, как и безрассудное, бесстрашное настроение, замешанное на абсолютном отсутствии самосохранения.
Дон замер.
«Какого черта ты здесь делаешь? Почему бы просто не уйти?»
Ответ пришел от того — другого:
«Мало тебя в детстве пороли? Хочешь бросить, до конца не разобравшись, кто же этот чувак, который предлагает тебе «повеселиться»?»
В голове звенели спорящие голоса. Они мешали сосредоточиться на главном.
Маленькая обезьянка в смешной турецкой феске, с ударными тарелками в лапках появилась в едва освещенном конце левого коридора, ее золотая застывшая улыбка, казалось, объясняла причину появления — тому, кто способен понять. Дону стало действительно плохо. И дело было не в появлении загадочной механической игрушки, а в гнетущем холоде, скопившемся у входа и словно прогоняющим незваного гостя. Дона Бритмуна это не остановило: он продолжал наблюдать за заведенной обезьянкой, завернувшись в куртку. Едва различимый детский голосок… «Точка отсчета здесь, но здесь не весело». Лампочки светили все слабее, но под их бледным светом с игрушечной обезьянкой, добравшейся почти до середины лестничной площадки, стали происходить удивительные метаморфозы: маленькие ножки постепенно тонули, словно плитка и бетон неожиданно стали вязкими, как кисель. Обезьянка упорно продолжала идти, увязшие лапки, казалось, совсем не мешали ей. Казалось, тот, кто ее завёл, точно знал, что игрушка все преодолеет. Обезьянка продолжала идти, погружаясь все глубже и глубже в пол, наконец, исчезла совсем, однако ударные тарелки не смолкли, Дон слышал, как игрушка продолжает стучать откуда-то из глубины пола.
— Что за… — начал было Дон, но не закончил фразу.
Мужчина поднялся на лестничную площадку и бросил перочинный нож: плиточный пол поглотил его, не издав ни звука. Тогда Дон встал на четвереньки и аккуратно подполз к тому месту, где исчез нож, коснулся его рукой. Рука странным образом пропала, но, когда он дернул ее, вернулась к нему в целости и сохранности. Пол был это всего-навсего иллюзией: возможно, там — внизу, куда провалилась игрушечная обезьянка, — что-то есть.
— Смелее, Донни.
Дон попробовал опустить ногу, но никакой твердой поверхности не почувствовал. Тогда мужчина лег на живот, зацепившись пальцами за краешек лестничной площадки. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что он может разбиться, а прыгать вниз как минимум опасно.
«Там не весело» — произнес тоненький голосок Микки, и вот тогда Дон решительно отпустил руки…
Мужчина ударился копчиком о холодную мокрую землю. Никакого потолка уже не было, только черное ночное беззвездное небо. Рядом с Доном лежала повалившаяся на живот обезьянка, упираясь в землю согнувшимися от удара тарелками. Игрушка не двигалась: или кончился завод, или просто сломалась. От падения с такой высоты могла поехать крыша. Раньше Дон мог поклясться чем и кем угодно, что находился в самом обычном подъезде, выстроенным американцами для американцев, однако сейчас он сидел на холодной земле в полном ступоре и глядя на огромный заброшенный лунапарк, позади которого виднелась пустынная автострада и смутные очертания высоких гор и каньонов, каких не так уж много на территории Америки.
— Где же я? — так и не найдя ответа, мужчина поднялся, отряхнул брюки и огляделся вокруг: ни намека на хоть какое-то движение, только шум ветра, гоняющего песок, и отдаленный скрежет многочисленных каруселей и аттракционов лунапарка.
Страница
11 из 34
11 из 34
