Мусорный дом

— Где живёт «кто»? — скривил Виктор кислую мину.

— Существует очень большое множество синонимов этого слова, — так и этак пыталась вступиться мамочка за свою любимицу. — Бугимен, уменьшительно «бука». Но мне больше нравится «бабай». Знаешь, почему? Потому, что, мне так кажется, детское слово «бабайка» произошло от «взрослого» — Баба Яга. Баба Яга — бабайка.

— Я знаю, что ты у нас прекрасный филолог, но нельзя ли…

— Настенька говорит о том монстре, который живёт в шкафу, — ответила она на его «нельзя ли потише?», «нельзя ли вам всем заткнуться, замолчать, погрузиться в мою эгоистичную тишину».

— Ну, хорошо. Ну, допустим. Это серьёзно. Я слушаю. Я весь во внимании.

Но Настя была так напугана папиной напускной строгостью, что уже забыла, о чём хотела сообщить. У неё в голове образовалась каша, из-за которой многие хорошенькие девочки сбиваются с мысли.

Однако, позже она вспомнила, что имела в виду и разговор продолжился. Но на этот раз Настя разговаривала исключительно с мамой.

— Бука живёт в печке, — так объяснила ей доченька (она говорила шёпотом, чтобы папа вдруг не услышал и не прибежал, с криком «ну я же просил — ти-ши-нуу»). — Он всё время там жил. Я заметила его чисто случайно. Вернее, я его не заметила. Я поняла… Я просто поняла, что он там. Но, только, ты папе ничего не говори, а то он совсем меня заругает.

— Но почему ты решила, что он именно там живёт, милая? Как ты это поняла?

— Он мне сказал, что мы слишком много дымим. Ещё он мне говорил про какую-то очень старую бабушку…

— Дымим? — перебила Лена свою дочку так, чтобы Настенька не торопилась, а рассказывала всё по порядку. — Слишком много дымим?

— Да. Он сказал, что ему становится плохо.

— Почему плохо?

— Плохо от курения. Он мне жаловался, что он скоро умрёт.

— Неимоверно! — позже удивлялся Виктор. — Бабайка, баба яга, живёт в печи, страдает от дыма и угрожает, что, если мы не перестанем топить свою печь, оно устроит над нами расправу… Господи, в этих словах что-то есть! Они не похожи на наивные детские фантазии. Может, мне с этим попробовать как-то разобраться? Может, в печи и правда кто-то живёт?

— Кто там может жить? О чём ты говоришь?

Лена начала возражать. Но её слова не значили, что Настенька (её любимая любимица) несёт бред. Это была спонтанная попытка отомстить мужу из-за нападок на дочь. Из-за его прагматичной, тупой недоверчивости. Что это он так сильно заинтересовался? А сам ли он в своём уме?

— Я говорю о том, что я удивлён, — ответил Виктор.

— Чем именно ты удивлён! — продолжала Лена свои нападки.

— Я удивлён тем, что до сих пор не может начаться тишина. Уверяю, если я вытащу из этой печки того, кто в ней живёт, галдёж и горлопанство наконец-то прекратится! Дом погрузится в чарующую тишину.

— В чарующую?

— А что? Мы даже собаку не посадили во дворе, потому что я ненавижу шум. Какой-либо шум. Я писатель и мне нужно только одно — ти-ши-на.

У него своё было мнение об окружающем мире. К примеру, если жена считала, что «бабайка» — это баба яга, то он считал, что слово «критика» произошло от слова «крик». Ему не нужна была нездоровая критика — все эти горлопаны-крикеки. Он их так называл: крикуны, бестолково шумящие кретины. Одним словом, «крикики».

Виктор был уверен, что он шутит по поводу «чарующей тишины». Даже если он поведётся на эту уловку, встанет как болван возле печи и начнёт вытаскивать то, что там находится, пытаясь объясняться с содержимым этой печки, тишины всё равно никогда не настанет. Поэтому он попытался договориться со своей женой сразу:

— Если ты не веришь, что я вытащу кого-то из нашей печки, то давай сделаем так, чтобы ты этого не видела. Идёт?

— Чтобы я не видела что?

— Всё равно, что, но не видела ни ты, ни Настёна.

Он хотел, чтобы они за ним не наблюдали, как он подходит к гигантской печи их огромного коттеджа и пытается с кем-то в ней объясняться. Эта печь обеспечивает обогрев всего трёхэтажного здания, в котором они втроём живут. Единственная печь на весь дом. И Виктор боялся выглядеть глупо. Сейчас он подойдёт к этой печи и будет с кем-то разговаривать. Пусть его никто не видит. Вернее, не слышит.

Разговаривать ни с кем он не собирался. Всё, что он хотел — это растопить печку.

— Не надо этого делать, — донёсся изнутри голос. Мужской, и какой-то угрюмый тон.

«Что не надо делать?» — задумался Виктор. Поначалу он не понял смысл просьбы, донёсшейся из жерла печи.

— Не надо дымить, — пояснил угрюмый голос. — Я терпеть не могу дым. Я устал уже дышать этим ужасным никотином.

Виктор чуть не воскликнул это вслух: «Что, вообще никогда не топить? Сидеть и мёрзнуть?» Но, поскольку он не понял содержания последней фразы, которая донеслась из холодной печи, то произнёс совсем другое.