Подвал

— неожиданно грубо сказал Дима. — Сейчас нужно делать куда более важные дела.

Глава 5.

Весь остальной день проходил как в страшном полусне. Оли казалось, что часть её сознания спит, убитая горем. Пришлось идти к родителям Олега. Пришлось говорить, видеть их бледные лица, заплаканное лицо матери, помертвевшее лицо брата. Как-то утешать, успокаивать… Все утешения были такими наигранными, нелепыми. Что в таком случае можно было сказать? Лучше вообще не говорить…

Приехала милиция. Пришлось говорить опять. Повторять по нескольку раз одно и тоже. Усталые люди в форме задавали сто ненужных вопросов.

Оля говорила всё, что видела. Старалась не давать волю своей фантазии. Но никто не верил. У милиции на это дело свой ответ, который, увы, часто подтверждается. Варианта всего два. Или далеко заплыли, или баловались. И эти два ответа могут совмещаться. Всё. Больше ничего быть не может.

Очевидно, это предположение уже сказали родителям Олега. И Оля чувствовала иногда на себе взгляд его отца, полный ненавистью. Они думали, что они все упорно не хотят сознаваться.

Наконец-то на сегодняшний день это всё закончилось.

Олю с родителями отпустили домой. Ехали из участка все молча. Старенький жигулёнок настойчиво жужжал, машины кругом неслись и муха яростно билась об стекло. Оля поймала её, открыла окошко и выпустила. Хоть кто-то сегодня не умрёт. Слёзы в очередной раз подступили к глазам.

Какой же Олег был хороший мальчик, — жалостливо проговорила мама.

Плотина, которую Ольга всё пыталась удержать, прорвалась и девушка заплакала.

Поплачь, поплачь, будет легче.

От этого у неё слёзы сразу прекратились. Да уж, этот дух противоречия. Даже в эту минуту.

Наконец-то они приехали к дому. Оля взглядом поискала Пусю, которая, может быть, прибежала и теперь терпеливо ждёт её у ворот, но собачки не было. Нет, хватит плакать. Оля вышла из машины, ещё раз с надеждой оглянулась. Никого не было.

Она прошла в дом и равнодушно включила телевизор. Тот с радостью начал рассказывать о криминальных событиях города. Нет, уж лучше совсем без него. Она нажала кнопку, и тот послушно умолк. В комнату вошла мама с папой, видимо после совещания, и деликатно начали успокаивать её. От этого становилось только хуже. Наконец Оля не выдержала, встала с кресла и, ничего не сказав, ушла в свою комнату. Те не стали её догонять.

Оставшись одна, она несколько минут постояла, но тут стали опять лезть эти мысли… Лучше чем-нибудь заняться. Оля посмотрела на стол. Ага, книжка. Правда, по школьной программе, а, следовательно, ничего интересного там быть не может, но лучше хоть чем-то занять голову.

Сначала она никак не могла понять, что же там происходит, она вчитывалась в каждое слово, порой повторяла по нескольку раз целые абзацы, пытаясь вникнуть в их тайный смысл. Как правило, такими абзацами были нескончаемые описания природы. … эта серебристая, сверкающая на солнце роса, как россыпи жемчуга… Не то, чтобы Оли это было интересно, но это было нужно. Ведь после лета опять пойдут чередом сочинения. И тема «Роль пейзажа» там уж точно будет. Временами Оля думала, осознавал ли автор эту важную роль пейзажа, когда писал произведение? Иногда ученица видела, что да. Но иногда толкование преподавателей было уж чересчур притянуто за уши и однобоко.

Итак, Оля пыталась вникнуть в то, что было написано. Но толи классик не слишком заботился об интересности своего произведения, толи эпизод был такой, толи Оля была не ценителем высокой литературы, только она стала засыпать.

Девушка потянулась всем телом, чтобы угнать навалившуюся сонливость, зевнула и продолжала читать.

Тут до её слуха донеслись звуки музыки. Оля прислушались, но не могла найти откуда она идёт. Создавалось впечатление, что всё, что её окружает излучает эту музыку. Тем временем мелодия усиливалась. Это уже были не единичные, еле слышимые звуки, а целая симфония. Музыка набирала силу. Она была такой жизненной, такой светлой и весенней, что невольно чувство непередаваемой радости влилось в душу Оли. Она хотела её слушать ещё и ещё. Тут мелодию разбил удар колокола. Звуки взвились, будто бы убегая от него, будто бы борясь с ним. Сердце Оли сжалось при этом. Потом колокол ударил во второй раз. Звук его был ещё громче, ещё жёстче. Потом ещё и ещё. Он уже не походил на колокол. Это было что-то злобное, грозное, тёмное… Звуки музыки всё ещё боролись с ним, но потихоньку они перестали быть одним целым. Какие-то звуки умирали, какие-то попадали не в такт. Через несколько секунд это уже не походило на музыку, а какую-то свалку всяких скрипучих, нервных, дерущихся пред смертью звуков. Вдруг колокол ударил в последний раз. Это был самый сильный, самый страшный его удар. Вся его мелодию на протяжении песни шла к этому. Качание маятника нарастало с каждой секундой. Это была упрямая волна, которую никак не возможно было остановить.