Ремиссия

— Я позабочусь о лучших лекарствах… Я для тебя все сделаю, обещаю, клянусь… Ты даже родителям пока не говори, чтобы они не волновались… И я не скажу…

Спасибо, Миша. Я не скажу. Пока — не скажу. Я просто по-думала о методе доктора Кеворкяна, когда спрашивала, все ли ты готов для меня сделать, — быстро произносит Альбина, просияв очаровательнейшей улыбкой.

Миша буквально столбенеет при этих ее словах.

Ты с ума сошла! Я тебя вылечу!

Так мне ложиться послезавтра?

Да. Ты пока собери вещи, все, что тебе понадобится здесь. И закончи с делами, какие неотложные…

Да. Мне надо сдать в издательство рисунки к энциклопедии… И написать заявление, что выполнение обязательств по второму до-говору откладывается на неопределенный срок.

Два месяца. Месяц — на лечение. Месяц — на отдых. Через два месяца я разрешу тебе вернуться к работе.

Точно?

Точно. И… Альбина, для меня ведь это не просто — дело врачебной чести или как там еще можно красиво сказать… Для ме-ня это — дело жизни.

Если я умру, ты тоже жить не станешь, да? — с иронической улыбкой спрашивает Альбина.

Да. И в этом нет ничего смешного.

Просто… Мне казалось, мы слишком стары для таких стра-стей.

Я — нет. А ты уже родилась слишком старой для страстей! — обиженно отвечает Миша.

Мишенька, если я выживу, я выйду за тебя замуж, брошу свое высокое коммерческое искусство, по меньшей мере до того време-ни, когда наш второй сын пойдет в школу. Я не шучу. Я говорю серьезно, я обещаю. Я даю обет, если хочешь знать. Если я выживу — я начну другую жизнь. Я буду жить для тебя и рожать детей, — неожиданно серьезно заявляет Альбина. — Так значит, послезав-тра? Во сколько?

В десять… Я заранее назначу дополнительные анализы… Ты это правда? Не шутишь?

Нет. Мне не до шуток. До свиданья, Мишенька, и спасибо те-бе за помощь. И за то, что папе с мамой не скажешь…

Альбина встает и быстро выходит, не дождавшись, пока и Миша попрощается с ней.

Солнечный осенний день. Альбина, в элегантном пальто, очень быстро, ни на кого не глядя, идет по улице. Проходит мимо церкви, доходит до перекрестка, поднимает руку, чтобы «поймать» машину. В этот момент начинают бить колокола. Альбина опускает руку. Мгновение стоит в задумчивости. Поворачивается и возвра-щается ко входу в церковь. Быстро, не глядя проходит мимо рядов нищих. Потом — поворачивается, выгребает из кармана мелочь и начинает раздавать милостыню старушкам, бомжам и грязным де-тям.

На красивом лице Альбины застыла брезгливость. Она тороп-ливо опускает монеты в протянутые руки. Вдруг один из нищих — старик, с ног до головы, словно мумия, закутанный в какие-то рва-ные тряпки, хватает ее за запястье. Альбина дергает руку, пытается высвободиться — но старик держит крепко.

Пустите! Пустите меня немедленно! — бормочет сквозь зубы Альбина.

Лица старика она не видит — оно скрыто каким-то подобием капюшона — виден только рот, искривленный в усмешке, и подбо-родок, заросший седой щетиной.

Успокойся. Я знаю, как тебе помочь, — звучит мягкий, барха-тистый, необыкновенно красивый голос нищего…

Альбина перестает вырываться и завороженно смотрит на грязный капюшон, скрывающий лицо нищего.

Сквозь ткань капюшона красными огоньками светется глаза.

Пасмурно, накрапывает дождь.

На паперти у церкви стоят нищие.

Среди них — старик, закутанный, точно мумия, в рваное тря-пье.

Нищие голосят, протягивают руки…

Старик стоит неподвижно, молча.

Словно ждет кого-то определенного.