Боги и тени

— Я говорю правду. Землепашцы, в отличие от Охотников, всегда говорят только правду. Так нас воспитывают. Послушай, — она сняла с шеи мешок с руной. — Отец хочет сделать из тебя Охотника, но… я вижу, что эта ноша не для тебя. Я хочу, чтобы ты жила, как землепашка, вышла замуж, родила детей.

Леси молчала. Ей этого вовсе не хотелось. Единственным ее желанием было вновь увидеть синие глаза таинственного всадника.

— Возьми, это тебе поможет, — Вайспута протянула ей свой неиспользованный жребий. Леси открыла было рот, но потом снова закрыла, не найдясь, что сказать. — Когда тебе исполнится шестнадцать в самую короткую ночь отправляйся на Священную поляну. Прыгни в яму — на этот раз она тебя пропустит. Тогда отцу не удастся больше распоряжаться твоей судьбой — она окажется во власти богов.

— Но… — хотела было возразить девочка, но мать приложила палец к ее губам, прося помолчать.

— Я знаю, у тебя все получится. Ты удачливее меня и сильнее, а когда подрастешь, красавицей станешь всем на загляденье. Они тебя обязательно примут, не смогут не принять, — Ольжана прикоснулась губами ко лбу дочери. Они были холодными как лед. — Обещай, что выполнишь мою просьбу и вырвешься из этого дома. Ведь ты хочешь быть счастливой?

— Да, — с готовностью ответила Леси. «Я буду самой счастливой, когда снова увижу эти глаза».

— Держи, да только никому не показывай, особенно отцу с бабкой, а то отберут, — девочка взяла мешок из протянутой руки матери и спрятала его за пазуху.

— Мама, ты замерзла? — встревожено спросила Леси. — Погоди, я принесу тебе еще одно одело и налью горячей воды.

Ольжана медленно кивнула. Девочка умчалась на поиски шерстяного одеяла. Оно лежало на чердаке, а старый засов на люке совсем проржавел. Леси пришлось повозиться, чтобы его открыть. Одеяло оказалось пыльным, поэтому девочка побежала вытряхивать его на улицу, а когда вернулась, поняла, что Ольжана уже не дышит. Бесполезное теперь одеяло выпало из руки девочки. Она громко всхлипнула, но не заплакала, не смогла — последние слезы пролила, когда хоронили Рейка. Протянула руку, закрыла блеклые глаза и натянула на голову покрывало — так делала Вайспута, когда умер брат.

Леси поднялась и будто в тумане начала медленно надевать башками и тулупчик. Вышла на улицу, бросила короткий взгляд на догоравший закат и пошла в красную хату — искать в лесу Вайспуту в потемках не было никакого толку, только сама бы заблудилась.

Дед Жаром как раз запаливал лучину у алтаря, когда Леси тихонько проскользнула внутрь. Она, ничего не говоря, подергала старого шамана за рукав и поманила за собой. Тот, испуганно глянув на усталые опухшие глаза девочки, не стал ничего спрашивать, а просто поспешил за ней.

Дойдя до дома охотников, шаман застыл на пороге, как будто страшился оказаться под крышей чужаков, ведь не приглашали его сюда никогда, и рады его непрошенному визит вряд ли будут. Леси нахмурилась, не понимая вставшей перед ним дилеммы. Переступая через себя, он все же преодолел порог и вошел внутрь. В неровном свете заглянувшей в окно луны он увидел смутные очертания лежавшего на кровати тела, укрытого цветастым тканым одеялом. Жаром снова застыл, а потом медленно двинулся к нему неверно ступая на негнущихся ногах, дрожащими руками снял с головы покойницы покров и повалился на колени, как подкошенный. Он долго баюкал на руках голову дочери и неустанно причитал о своей вине перед ней.

Леси было не по себе от вида слез такого старого мужчины. У охотников они считались проявлением слабости и незрелости. Но он ведь был землепашцем, видно, для них ничего зазорного в таком выражении эмоций не было. Поэтому Леси тихо притаилась в своем уголке на лавке у окна и смотрела на пустую ночную дорогу. Голова ее снова сделалась пуста, а мысли бродили по закоулкам сознания, путались и исчезали, не достигнув поверхности. А туда, на самый верх неспешно, но упорно лезла лишь одна, странная, бредовая, совсем не подходящая.

— Почему они не выходят ночью? — наконец, она прорвалась и обрела плоть.

— Что? — странный вопрос выбил старого шамана из колеи и на мгновение заставил забыть о своем горе.

— Братья-ветры… почему они не выходят ночью? Почему оставляют нас в самый страшный час? — повторила свой вопрос Леси.

— Не знаю, — обескуражено ответил Жаром. Он никогда об этом не задумывался. — Наверное, тоже темноты боятся …

— Охотники не боятся темноты, неужели боги трусливее их?

Жаром тяжело вздохнул, не найдясь, что сказать. Молчание затягивалось. Леси продолжала пристально смотреть на него, ожидая ответа, но поняв, что это бесполезно, разочарованно отвернулась к окну.

— Бабуля возвращается, — тихо сообщила она и пошла встречать.

Жаром хотел было встать и уйти, опасаясь гнева старой знахарки, но мертвая дочь будто не отпускала его, крепко привязав к своему смертному одру.