Дорога в никуда

(Ничего детка, Митчелл что-нибудь придумает. По крайней мере, у него хватит ума, чтобы сообразить, что теперь уже нет причин оставаться в этом чертовом городе… )

— Пора рвать когти — Микки посмотрел на маленькую пассажирку, и завел машину.

Взвизгнув колесами, «Шеви» рванул прочь из города, оставив на асфальте следы от шин. Туман сгустился над телом мертвого полицейского, словно пытаясь скрыть следы преступления. Он был заодно со сбежавшим преступником, хотя кто знает — возможно, туману было все равно, кого принимать в свои призрачные объятия.

Микки гнал как сумасшедший, оставив позади Тихий Холм. Он двигался навстречу судьбе…

4.

Гарри Мейсон шел по главной улице города, и с каждым шагом, ему становилось все более не по себе. Тихий Холм вполне оправдывал свое название. Необычайная тишина наполнила улицы, смешавшись со странным густым туманом (Мейсон никогда не видел ничего подобного), за все время, что он брел, пытаясь найти хоть кого-нибудь, его старания не увенчались успехом.

Он прошел несколько магазинов, пару аптек, и как минимум одну парикмахерскую. Жители города, если они существовали в этой реальности, либо прятались от него, стараясь не попадаться на глаза, либо одновременно совершили коллективное самоубийство, чтобы только не отвечать на вопросы Гарри, относительно места, в котором могли бы находиться его дочь и жена.

Словно наступил конец света, и души всех тех, кто родился и жил в этом маленьком курортном городке, отправились на небеса, чтобы предстать пред глазами небесного судии, принеся с собой свои грехи большие и малые, тяжкие и ничтожные.

(И пролил седьмой ангел свою чашу на воздух, и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий — свершилось!)

Гарри вздрогнул. Голос в голове произнес эти слова с пугающей отчетливостью, словно что-то чужое поселилось в голове, пуская корни в воспоминания, питаясь остатками мыслей, высасывая знания прямо из мозга.

— Ты просто устал парень, так бывает — вслух произнес Гарри.

(Хреновые дела парень, если ты уже начинаешь разговаривать сам с собой… )

Гарри остановился возле городской больницы. Двухэтажное здание манило вовнутрь. Он прошел мимо небольшого скверика, разбитого сразу за кованой оградой, отделяющей территорию больничного двора от проезжей части улицы, и остановился перед большими, выше его роста, стеклянными дверями. На левой половинке, красной краской, кто-то вывел под трафарет — «Госпиталь Святого Джерома» и чуть ниже, более мелкими буквами, было написано — «Добро пожаловать»…

Мейсон толкнул дверь и очутился в полутемном помещении приемного отделения. Слева в беспорядке был свалены различный хлам, словно обитатели больницы в спешном порядке покидали эти ставшие вдруг негостеприимными стены, и все ненужное оставляли прямо у входа. Из кучи мусора глаз выхватывал то разбитую хирургическую лампу, автоклав с отломанной дверкой, а вон там, чуть далее, лежит на боку кресло-каталка, и тусклые лучи света, проходя сквозь пыльные окна, играют на погнутых никелированных спицах колес.

— Эй, есть кто? — ответом была тишина.

Гарри крикнул второй раз — безрезультатно. Многократное эхо отразилось от покрытых плесенью стен, и окончательно увязло в странной атмосфере больницы, поддавшись всеобщему унынию и запустению.

Он прошелся по длинному коридору, который вел от приемного отделения. В конце коридора, у стены, прямо на полу лежало что-то длинное (в человеческий рост) накрытое белой простыней.

Мейсон обратил внимание, что с каждым шагом, приближающим его к тому, что лежало под простыней, он старался идти как можно тише, словно боясь потревожить покой неизвестного, нашедшего свое успокоение на холодном, облицованном треснутым от старости кафелем, полу.

Не дойдя несколько шагов, до (трупа?) ЭТОГО, Мейсон остановился, чувствуя, как колотится сердце, и в висках стучат маленькие молоточки.

(Да что с тобой, черт тебя раздери, парень? Ты только посмотри на себя, стоишь в проходе, словно семилетний сопляк, и слышишь, как стучат коленки, бьются друг о дружку, выбивая самбу… )

Мейсон сглотнул, пытаясь придти в себя. Действительно, быть может под простыней и не было ничего, тем более, что если бы там лежало человеческое тело, то он бы учуял запах разложения. Между тем, в коридоре пахло, как пахнет обычная больница — немного лекарствами, но больше застарелой мочой и страхом.

Гарри втянул воздух, и закашлялся. В общем, ничего страшного, давай сделай пару шагов, и убедись, что это всего-навсего лишь куча старого тряпья.

(Так-то оно так, вот только мне почему-то совершенно, ну совершенно не хочется узнать что под этой белой, с пятнами чего-то коричневого, простыней)

Гарри попятился. На секунду ему оказалось, что что-то задрожало в пропахшем больничными запахами коридоре.