Дорога в никуда

Возможно, есть и другие такие, как я. Возможно — нет. Мне все равно. Я просто ищу способ вынырнуть, если вы понимаете о чем. Наверняка понимаете, док.

Иногда я буквально находил себя, окруженного суетящимися людьми. Мне говорили, что я выпадаю из времени. Все, что вокруг меня, пропадает, становится несуществующим. Довольно забавно обнаружить себя, стоящего на середине пешеходного перехода, когда загорелся красный свет. Водители сигналят, и пешеходы, которые уже успели перейти на другую сторону улицы, вертят пальцами у виска.

Это сумасшествие, я знаю, ну или на крайний случай, какая-то редкая болезнь. Это выводит меня из равновесия, не дает ни на секунду расслабиться.

Как часто это случается? Черт, да постоянно. Каждый час, каждую минуту. Хотя нет, иногда проходят дни, и даже месяцы, и я начинаю воображать, что все это придумал сам себе, чтобы хоть как-то разнообразить свою никчемную жизнь, и в один прекрасный день, просыпаюсь в постели, и не знаю, кто я, что я делаю в этой комнате… Иногда я вспоминаю все, иногда не помню ничего, или помню, но не то, что было на самом деле.

Моя память не способна удержать в себе хоть что-либо значимое, только всякие несущественные мелочи, вроде того, что ключи всегда лежат на полке, возле вазы, в которой засох букетик полевых цветов, а маленький блокнотик, куда я записываю всякую ерунду, должен быть в левом кармане брюк. Но иногда я забываю даже это.

Мне часто приходится начинать жизнь с начала. Нет, док, не подумайте — мне не нужно заново учиться ходить, говорить и всякое такое…

Я всегда остаюсь взрослым мужчиной. Я точно знаю, что не девственник, и мне нет нужды ходить в школу, а потом в колледж.

К тому же, иногда на меня сходит озарение, и я не надолго вспоминаю все. Все, что происходило со мной, все события, они словно всплывают на поверхность, увлекаемые восходящими потоками воздуха, как водоросли в маленьком, перенасыщенном рыбами аквариуме.

Так, что доктор Тукки, мне иногда приходиться не сладко. Нет, я не считаю, это проклятием, или чем-то невероятно неприятным — так мелкие недостатки, которые если так разобраться, есть у каждого. Хотя кое-что меня действительно пугает.

Если у вас есть еще время для меня, я готов рассказать…

7.

Гарри Мейсон открыл глаза. Он по-прежнему находился в полутемном коридоре госпиталя Святого Джерома, лежал прямо на холодном полу, и запах мочи — запах собственного страха, отдавался в носу неприятным воспоминанием о пережитом ужасе. Гарри приподнялся, отметив про себя, что он, должно быть, пролежал достаточно долго для того, чтобы все тело затекло, и желание убраться отсюда ко всем чертям становилось сильнее с каждой минутой.

Ему нужно было найти дочь.

(Если ее не нашел кто-нибудь другой. Псих, коих наверняка немало в этой богом забытой дыре, пусть даже ты и не встретил пока ни одного жителя)

Еще Гарри нужно было переодеться. Мейсон поежился — штанины пропитались мочой, словно он прикончил упаковку пива, и только после того, как последняя банка нашла свое место в мусорной корзине, позволил себе, наконец, спустить в брюки содержимое мочевого пузыря.

(Ты обоссался Гарри, вот и весь сказ)

Мейсон поплелся к выходу, натыкаясь на торчащие отовсюду штыри, блестящие никелем, в тех местах, где пыль обнажила металлическую поверхность. Вообще у него создалось впечатление, что он был, пожалуй, первым и единственным посетителем госпиталя за долгие годы, с тех пор, как последний человек покинул (или остался лежать грудой рваного тряпья, вот под той самой простыней, Гарри) эти неприветливые стены, оставив всю эту медицинскую рухлядь медленно ржаветь, на радость таким простакам, как Мейсон.

— К черту! — пробормотал он, и толкнул двери, выбираясь на улицу.

Тишина больницы сменилась тишиной улиц города. Даже запах остался тот же. Мокрые брюки неприятно липли к телу, и Мейсон понял, что если сейчас не найдет какую-нибудь одежду, то просто сойдет с ума.

Он брел по улице, пытаясь зацепиться взглядом, хоть за одно живое существо. Остановившись возле магазина, с разбитыми витринами, он некоторое время рассматривал сваленную в беспорядке одежду. Ее было много — груды, подобные тем, что Мейсону приходилось огибать во время своего недолгого путешествия в гостеприимном коридоре больницы. В этом магазине не было посетителей, равно как и продавцов. В последнее время у Гарри начало складываться стойкое убеждение, что в этом чертовом городе он единственный живой человек. Не считая Шерил, конечно — тут же одернул себя Мейсон. Он подошел к витрине и вытянул голову, пытаясь рассмотреть, сквозь разбитые стекла, если в этом магазине, хоть что-нибудь стоящее.

(Эй, приятель, уж не собираешься ли ты разжиться вполне приличными вещичками, в отсутствие хозяев, а?)

— А почему бы и нет — вслух ответил Мейсон, и нырнул в магазин.