Кабаноголовый

Эпилог

Утро выдалось пасмурным и дождливым. Тяжёлые холодные капли, падая с неба, затапливали собой низины на земле, размывали старые земляные дороги, щедро орошая остатки съёжившихся жёлтых ростков. Прохладный ветер пронизывал до костей, заставляя сильнее кутаться в походный плащ — вот и на юге закончилось короткое осеннее лето, предвестник холодной и дождливой зимы.

Почти три дня прошло с той памятной ночи, когда мы вступили в последнее, как нам тогда казалось, противостояние с ужасным порождением тьмы, одержимым жаждой крови, и так и не смогли уничтожить его окончательно. Таинственное исчезновение тела кабаноголового повергло нас в настоящий шок, однако времени на эмоции тратить было нельзя, и я немедленно послал в город за подмогой.

Далее были долгие часы поисков, ожиданий, расспросов и осмотров, на два дня старое поместье превратилось в самое оживлённое место в округе. Прибывшие из Мейдстоуна полицейские эксперты тщательно осмотрели место кровавой бойни, записали наши показания, потом упаковали тела убитых монстром стражей порядка и обнаруженный нами труп у парадного входа в особняк. Это было тело молодой женщины, установить личность которой не представлялось возможным — настолько сильно было изуродовано её лицо.

Вечером второго дня шумная процессия вновь показалась у стен старого дома, однако на этот раз не для того, чтобы в который раз тревожить его покой. Обложив нижние этажи соломой с сухой древесиной, полицейские расправились с обителью жестокого убийцы с кабаньей головой самым радикальным способом. Дом горел несколько часов, пока, наконец, последние деревянные опоры с шумом не обвалились, погребая под собой всё, что осталось от первого этажа. После этого зеваки стали постепенно расходиться, однако полностью это место опустело лишь к полуночи.

Всё это время я был в самом центре событий, получив возможность воочию наблюдать за тем, как медленно уничтожаются все следы произошедшего. Этим утром город был практически пуст — местные жители сидели в своих домах и, видимо, не горели особым желанием выходить на улицу, да и погода не позволяла особо разгуляться. В глубине души я их прекрасно понимал — всё-таки два дня — это не такой долгий срок, чтобы успеть за это время позабыть о таком ужасном событии.

Кабаноголовый пропал бесследно, никто в округе не видел его, а в городе тем более, учитывая то, что в последние двое суток он был буквально наводнён полицией. У меня было достаточно свободного времени, откровенно говоря, уже после того, как мои показания были записаны, я был полностью свободен и волен идти на все четыре стороны, однако я предпочёл остаться, чтобы самолично увидеть, чем закончится вся эта история.

Увиденного мною хватило бы не на одно письмо, однако я так и не написал мистеру Берку ничего нового о происходящем, ограничившись лишь коротким сообщением о том, то по возвращению в Лондон подготовлю полный отчёт в письменном виде, и заверив патрона в том, что до «Лондонского вестника» никто ничего не узнает о произошедшем здесь — новый начальник местной полиции, человек не особо шибкого ума, но, тем не менее, соображающий довольно быстро, уже успел отогнать нескольких репортёров местной газеты, прибывших в Тэнбридж в поисках сенсационного материала. Перед моим отъездом я попросил его и дальше удерживать всю эту историю в глубокой тайне, и сам про себя решил, что никогда не раскрою моему патрону всей правды о произошедших здесь ужасах.

Скрывшись за густыми облаками, солнце никак не давало знать о своём существовании. Только-только закончился очередной рябой дождь, но, по — видимому, наступившая передышка будет совсем короткой, так как несколько раз в отдалении донеслись едва различимые раскаты грома.

Прижившись спиной к спинке сидения и подперев голову кулаком, я глубоко погрузился в свои мысли. Получалось так, что моя поездка сюда не принесла никаких результатов, я так и не смог помочь местным навсегда избавиться от мучавшего их кошмара, да и мало того, готовился раскрыть всему миру подробности этой шокирующей истории. Каким бы честным и благородным я не был, но в первую очередь я — журналист, и должен выполнять свой долг, который заключается в самом глубоком погружении во всё то, что обычный человек, как правило, видит весьма поверхностно, и поиску на этой глубине того, что и других заинтересует, и мне создаст впечатление того, что не зря нырял.

Но нет, один раз я уже сделал большую ошибку, больше года назад, когда пером и чернилами на несколько месяцев поставил на уши всю столицу, и хотя тиражи нашего «Лондонского вестника» взлетели до невиданных высот, но тем не менее можно было считать, что жизнь единственного оставшегося в живых после того ужасного происшествия человека навсегда лишилась покоя. Наверно, это и послужило в какой-то степени его столь быстрой скоропостижной кончине, я не знаю. Достопочтенный Говард Шерман не был мне близким другом, но свою вину в его смерти я чувствую до сих пор, даже по прошествии стольких лет.