Садовый домик

— Какой же ты зануда! Посмотри, вокруг такая красота! Чего тебе ещё не хватает? Ну, конечно, мы бы сейчас уже в каком-нибудь клубе торчали возле бара и накачивались теплой текилой, разлитой в соседнем подвале, вместо того, чтобы воздухом дышать свежим.

— Ну какой, какой скажи здесь свежий воздух? Ты посмотри, — Толя махнул рукой вперёд, — здесь же заводы сплошные, выбросы одни.

За невысоким осинником, к которому они направлялись, одиноко торчали две длинные каменные трубы.

— Да, и что? Они не действуют кучу лет уже, а природа, к твоему сведению, истукан ты урбанистический, очень быстро восстанавливается!

Как можно было на неё обижаться после «урбанистического истукана»? Она была невыносима. Но, наверное, за это он её и любил.

Дорога начала петлять. Они шли то правым, то левым краем, поминутно перепрыгивая через огромные лужи. Несколько раз Анатолий угодил ногами в воду и, в конце концов, громко выругался. Машка лишь хихикала, ловко, словно заяц, ранней весной скачущий по льдинам, преодолевая водные преграды на пути. Чуть правее осинника, там, где лес был более массивным, из-за деревьев поднималась густая кромка пара и постепенно обволакивала все вокруг, превращаясь в туманную дымку.

— А это что? — поинтересовался парень.

— Что?

— Вот, это, — он указал на туман.

— А-а, это вода с теплоцентрали впадает в реку. Она теплая, вот и парит. Мы там в детстве рыбу ловили.

— Ты что, тут детство провела?

— Ну не совсем, — улыбнулась девушка, — просто часто приезжали к Серёжиным родителям в гости, здесь раньше весело было.

— Ага, от испарений с заводов…

— Какой же ты невыносимый! — воскликнула Маша. — Всё время тебя что-то не устраивает! Ты на мир не можешь по-другому смотреть?!

Толик остановился, изумленно посмотрев на свою девушку.

— Ну что ты смотришь на меня? Я даже знаю, что ты хочешь мне сказать: чего тут смотреть — холод, сырость, под ногами черт знает что, да и тащимся неизвестно куда, и куча бла-бла-бла, так? Можешь не отвечать, все так, я знаю… А ты взгляни на всё ИНАЧЕ!

Она обошла его сзади и, привстав на носки, обняла за плечи.

— Вон лес, он волшебный, там всё сказочное, там чудеса, там леший бродит… А вон там, чудесная маленькая речушка. Вода в ней чистая, но из-за глубокого дна она черная и очень холодная, а ещё она серебрится в свете луны, когда наступает ночь и кажется, что тысячи маленьких эльфов плавают в ней, отражаясь в свежем белом снеге. А вон там, смотри, там, где за лесом поднимается дымок, там стоит избушка лесника, который топит печь и ждет заблудившихся путников, чтобы отогреть и приютить. Внутри уютно: светло и тепло.

Толя повесил голову и поднял руки:

— Сдаюсь!

— О-о-о! — взревела Машка. — Ты ужасен Лекарев, просто ужасен!

Теперь в её голосе слышались неподдельный гнев и отвращение. Она побежала вперёд, по-прежнему ловко перепрыгивая через лужи, а он, сначала пытался её догнать, но потом отчаялся и сбавил темп.

Порой он задумывался, кому первым надоесть поведение другого — ей или ему? Но почему-то всегда он склонялся в сторону девушки. Она, конечно, была ещё той штучкой, непредсказуемой — да, невыносимой — нет, ни в коем случае. С ней никогда не бывало скучно. Её непоседливость порой беспокоила, но не более того, в конце концов, он вместе с ней получал кучу эмоций. Как-то раз она почти насильно запихнула его в самолет, а потом вытолкала с парашютом за борт. Раз заставила залезть на крышу недостроенного многоэтажного дома, а потом, под чудесные виды купающегося в лучах заката города, они вместе пили домашнее вино и читали Мандельштама. И всё с ней происходило именно в таком духе.

А что он? Да ничего особенного. Средненькая такая особь мужского пола, застывшая в положении между книжным червём и рубахой-парнем, и варьирующийся в ту или другую сторону во вполне разумных пределах, не сильно отклоняющийся от допустимой амплитуды колебаний. Он мог гармонично не мешать Машке, а иногда даже дополнять её в некоторой степени, во всех сумасбродствах, вытворяемых ею, но сам на что-то, даже отдалённо подобное был неспособен. И всё же они был вместе, почти уже год…

— Эй, не отставай!

Машкин голос вырвал Толика из грустных мыслей. Парень, посмотрев на неё, широко улыбнулся и вприпрыжку побежал прямо по лужам. Но, дорожные выбоины были слишком глубокими и он, угодив ногой в  яму, не удержал равновесие и всем своим немаленьким ростом грохнулся в холодную грязную воду. Машкин хохот при этом как звон разбитого стекла разлетелся по заснеженным окрестностям.

— Ой, Лекарев, —  кряхтела она, помогая выбраться из лужи, — не пытайся меня больше развеселить — это слишком опасно для твоего здоровья!

Толя, не обращая внимания на холод и сырость, нагрянувших так неожиданно, внимательно посмотрел ей в глаза:

— Ты считаешь, что я — зануда?